Una fides. Изъяснение молитв и церемоний Святой Мессы.

Из записей на конференциях
дом Проспера Геранже, аббата Солемского

Ординарий Мессы (или, как он называется в Римском миссале, Ordo Missæ) — это совокупность рубрик и молитв, употребляемых при служении Мессы и соблюдаемых безо всякого изменения во все отмечаемые Церковью праздники.

Мы не придем к полному пониманию церемоний Мессы, если не будем сверяться с тем, что называется высокой, или торжественной, Мессой (Missa Solemnis), являющейся основой для всех остальных.

То есть можно спросить: почему священник читает Послание на одной стороне алтаря, а Евангелие — на другой? Почему не читать и то, и другое у его середины? Это не связано с самой Святой Жертвой, а является лишь подражанием тому, что делается при торжественной Мессе, когда Евангелие поет диакон слева, Послание же — субдиакон и справа, что будет объяснено ниже. Священник, совершающий Мессу без диакона и субдиакона, вынужден в этот момент исполнять их функции и, соответственно, меняет свое положение. Мы будем всё время обращаться к церемониям торжественной Мессы в поисках смысла таковых для Мессы будничной.

Жертвоприношение Мессы — это сама Крестная Жертва, и в ней мы должны видеть нашего Господа, распятого на кресте и приносящего Свою Кровь за наши грехи Своему Предвечному Отцу. И всё же не следует ожидать, что в тех или иных частях Мессы мы встретимся во всех подробностях с обстоятельствами Страстей, как утверждают некоторые авторы, предлагая нам способы участия в Мессе.

[Ранние объяснения церемоний Мессы действительно часто пытаются интерпретировать любую деталь в символическом ключе, ища ей соответствие в жизни или Страстях Господа. Эпоха рационализма породила противоположный метод, в котором все символические объяснения отбрасываются, а любые жесты объясняются из соображений практической необходимости. Дом Геранже в своем толковании старается соблюдать баланс, но все же более склоняется к «практическим» объяснениям. Кроме того, в XVIII-XIX веках были популярны так называемые «мануалы» — краткие пособия по различным духовным практикам, в том числе по участию в Мессе. — прим. пер. украинского издания.]

Священник выходит из сакристии и идет к алтарю, чтобы принести там Святую Жертву. По выражению рубрик, он paratus, то есть одет в священные облачения, предназначенные для жертвенного служения. Достигнув алтаря, он совершает перед ним должный жест почитания, а именно — если там имеются Пресвятые Дары, то преклоняет колено, в противном же случае лишь делает глубокий поклон. Таков смысл рубрики, гласящей: debita reverentia.

Совершив крестное знамение, священник произносит антифон «Introibo ad altare Dei» в качестве введения к 42-му Псалму, начинающемуся со слов «Judica me Deus». Антифон этот произносится перед Псалмом и после него всегда полностью. [Сейчас эта фраза выглядит несколько странно, потому что так делается со всеми антифонами. Однако до сравнительно недавнего времени это было признаком больших праздников, а не-праздничные антифоны произносились «полтора раза» — перед тем или иным Псалмом говорилось или пелось лишь несколько слов, а полный текст антифона — лишь после Псалма. Дом Геранже намекает на то, что даже в будни Месса несет в себе элементы праздника. — прим. пер. украинского издания.] Затем священник поочередно с прислужниками читают весь Псалом до конца. Этот Псалом был избран по причине стиха «Introibo ad altare Dei» — «Подойду к жертвеннику Божию». Он весьма уместен в начале Святого Жертвоприношения. Здесь можно заметить, что Церковь всегда выбирает употребляемые ею Псалмы ввиду того или иного конкретного стиха, соответствующего тому, что она совершает или что хочет выразить. Псалом, о котором сейчас идет речь, отсутствовал в более древних миссалах: его использование было установлено Папой Пием V в 1568 году. Когда мы слышим, как священник произносит этот Псалом, то понимаем, к кому он относится: речь идет о нашем Господе, и от Его имени читает Псалом священник. Об этом нам говорит уже самый первый стих: «Ab homine iniquo et doloso erue me» — «от человека лукавого и несправедливого избавь меня».

Стих, употребляемый здесь в качестве антифона, показывает, что Давид был еще молод, когда составлял этот Псалом, ибо после слов о том, что подойдет к жертвеннику Божию, он говорит: «Ad Deum, qui lætificat juventutem meam» — «к Богу, веселящему юность мою». Он выражает изумление тем, что душа его печальна, и тут же ободряет себя, возбуждая в себе упование на Бога, поэтому его песня полна радости. Именно из-за радости, характерной для этого Псалма, Святая Церковь опускает его при Мессах за умерших, в которых мы намерены молиться за упокой души, уход которой из этой жизни оставляет нас в неуверенности и скорби. Опускается он также и в страстное время (последние две недели великого поста), когда Церковь всецело поглощена страданиями своего Божественного Супруга, что исключает всякую радость.

42-й Псалом — подобающее введение к Мессе, поскольку в ней среди нас появится Господь. Кто Он, посланный к язычникам, Он, Свет и Истина? Всё это провидел Давид, и потому изрек молитву: «Emitte lucem tuam et veritatem tuam». Эту молитву мы принимаем и делаем своею, и с ней обращаемся к небесному Отцу: «Пошли свет Твой и истину Твою!»

Завершив Псалом словами «Gloria Patri» и повторением антифона, священник просит Бога о помощи, произнося: «Adjutorium nostrum in nomine Domini» — «Помощь наша в имени Господа», на что прислужники отвечают: «Qui fecit cælum et terram» — «Сотворившего небо и землю». В только что прочтенном Псалме священник выразил пламенное желание принять Господа — Свет и Истину, но сама мысль о том, что он, грешное создание, встретится со своим Господом, вызывает в нём чувство потребности в помощи. Да, Бог Сам желает этой встречи и даже благоволил сделать ее одной из наших обязанностей, но всё же человек постоянно ощущает свою недостойность и ничтожность. Прежде, чем продолжить Святое Жертвоприношение, он должен смирить себя и исповедать, что является грешником. Он поощряет себя к этому, совершая крестное знамение и призывая Божью помощь. Затем начинается признание своих грехов.

Святая Церковь употребляет здесь формулу исповедания, составленную ею и датируемую, вероятно, VIII веком. Ни малейшего изменения не позволено нам внести в эти слова. Как и другие сакраменталии, они наделены привилегией дать нам при произнесении прощение повседневных грехов, если мы в них раскаиваемся. То есть Бог в безграничной Своей доброте даровал нам, помимо таинства покаяния, и другие средства, посредством которых мы можем быть очищены от повседневных грехов, и для этого вдохновил Свою Церковь на создание сакраменталий.

Как мы уже говорили, священник начинает исповедание и, прежде всего, обвиняет себя перед Богом. Но этого мало: он словно бы говорит: «Я желаю исповедать свои грехи не только перед Богом, но и перед всеми святыми, чтобы они могли соединить свои молитвы с моими и обрести для меня прощение». Поэтому он тут же добавляет: «исповедуюсь перед Блаженной Приснодевой Марией». Пусть он никогда ничем не оскорбил сию пресвятую Матерь, но он согрешил у Нее на глазах, и сама мысль об этом побуждает его рассказать о своих грехах и Ей. То же относится и к славному святому Михаилу, великому архангелу, поставленному хранить наши души, особенно в час нашей смерти. Подобным же образом он исповедуется и св. Иоанну Крестителю, который был столь дорог Господу и стал Его предтечей. Наконец, он хочет явить свои грехи святым Петру и Павлу, двум князьям апостолов. У некоторых монашеских орденов имеется разрешение добавить здесь имя своего патриарха или основателя. Так, бенедиктинцы называют имя св. Бенедикта, доминиканцы — св. Доминика, францисканцы — св. Франциска. Упомянув этих и всех святых, священник обращается даже и к присутствующим верным, чтобы и те знали, что он грешен, и потому говорит им: «и вам, братия» — ибо, смиряя себя ввиду своих грехов, обвиняет себя не только перед теми, кто прославлен во Господе, но даже и перед смертными собратьями, зримо стоящими близ святилища. И этого мало; объявив, что он грешник, он добавляет, чем именно согрешил, сиречь тремя путями: мыслью, словом и делом: «cogitatione, verbo, et opere». Затем, желая выразить, что согрешил по собственной воле, он произносит слова: «mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa» — «моя вина, моя вина, моя великая вина» [точнее: «моей виной, моей виной, моей великою виной». — прим. пер.]. И дабы, подобно евангельскому мытарю, засвидетельствовать внешним жестом сие внутреннее покаяние, произнося эти слова, он трижды ударяет себя в грудь. Сознавая, что нуждается в прощении, он вновь обращается к Марии и всем святым, а равно и к присутствующим верным, прося их молиться за него. Касательно этой формулы исповедания, установленной нашей Святой Матерью Церковью, может быть уместно напомнить читателю, что она сама по себе достаточна для того, кто находится под угрозой смерти и не может совершить более подробную исповедь.

Прислужники отвечают священнику, желая ему благодати Божьей милости; это они выражают в форме молитвы, во время которой сам священник остается в преклоненной позе и отвечает: «amen».

Но прощение Божие требуется и самим прислужникам; так что они повторяют во исповедание своих грехов ту же формулу, что и священник, с тем исключением, что вместо слов «et vobis, fratres» («и вам, братия») обращаются к священнику, называя его отцом: «et tibi, pater».

Изменять что-либо, предписанное Святой Церковью для служения Мессы, недозволительно. Поэтому при Confiteor прислужники всегда должны говорить просто: «et tibi, pater»; «et te, pater»; добавлять какой-либо иной титул нельзя, даже если Мессу служит сам Папа.

Как только прислужники завершат формулу исповедания, священник произносит о них тут же молитву, которую они только что произносили о нём, и они так же отвечают: «аминь». Затем следует своего рода благословение: «Indulgentiam, &c.», в котором священник испрашивает для себя и братьев прощения и отпущения грехов; он совершает крестное знамение и говорит «nobis» («нам»), а не «vobis» («вам»), ибо ставит себя на равных со своими прислужниками и получает свою долю от молитвы, творимой за всех.

Итак, исповедание грехов завершено. Священник вновь склоняется, но теперь уже не так глубоко, как во время Confiteor. Он говорит: «Deus, tu conversus vivificabis nos» — «Боже, Ты, обратившись (т. е. обернувшись, одним только взглядом), оживишь нас», на что прислужники отвечают: «Et plebs tua lætabitur in te» — «И народ Твой возрадуется в Тебе». Затем, — «Ostende nobis, Domine, misericordiam tuam» — «Яви нам, Господи, милость Твою»; «Et salutare tuum da nobis» — «И спасение Твое даруй нам».

Обычай чтения этих стихов весьма древний. Последний из них передает нам слова Давида, который в 84-м Псалме молится о пришествии Мессии. Во время Мессы, перед Освящением, мы ожидаем пришествия Господа так же, как ждали обетованного Мессию те, кто жил до Воплощения. Под словом «милость», употребляемым здесь пророком, мы не должны понимать милосердие Божие, но просим Бога, чтобы Он благоволил послать к нам Того, Кто является Милостью и Спасением, то есть Искупителя, посредством Которого должно прийти к нам Избавление. Эти несколько слов Псалма духовно относят нас ко времени Адвента, когда мы неустанно просим о Том, Кто должен прийти.

После этого священник молит Бога благоволить исполнить его молитву: «Domine, exaudi orationem meam» — «Господи, услышь молитву мою». Прислужники продолжают, как бы от его имени: «Et clamor meus ad te veniat» — «И вопль мой да придет к Тебе». Священник приветствует народ, говоря: «Dominus vobiscum» — «Господь (да будет) с вами». Он словно прощается с народом, поскольку пришел торжественный миг, когда он должен взойти к алтарю и, подобно Моисею, скрыться в облаке. Прислужники отвечают ему от имени народа: «Et cum spiritu tuo» — «И со духом твоим».

Поднимаясь к алтарю, священник произносит: «Oremus» — «Помолимся». Он простирает руки и вновь соединяет их. Всякий раз, произнося это слово, он совершает тот же церемониальный жест. Причина здесь в том, что он намерен совершить ту или иную молитву, а молясь, мы поднимаем руки к Богу, Который пребывает на небесах и к Которому мы намерены обратиться. Так молился наш Благословенный Господь на кресте. В молитве, которую произносит священник, поднимаясь по ступеням алтаря, он употребляет множественное число, поскольку он не один: вместе с ним идут и служат ему диакон и субдиакон. Мысль, владеющая разумом священника в этот торжественный момент, это то, что он должен быть всецело чист, ибо, как он сам говорит, входит в Святая Святых: «ad Sancta Sanctorum», этим древнееврейским выражением превосходной степени он являет важность того, что намерен совершить. Посему он молится, чтобы грехи — его и прислужников — были отпущены. Чем ближе мы подступаем к Богу, тем больше ощущаем каждый мельчайший грех нестерпимым пятном на нашей душе, и потому священник удваивает молитву о том, чтобы Бог очистил его от всякого греха. Он уже молил милостивого Господа обратиться и подать ему жизнь: «Deus, tu conversus vivificabis nos. — Ostende nobis, Domine, misericordiam tuam». Но по приближении к Богу страх его возрастает, и жажда прощения воспламеняется ярче; он вновь повторяет то же прошение, поднимаясь по ступеням алтаря. Подойдя к алтарю, он кладет на него руки: сначала вместе, а потом разделяет их, чтобы можно было поцеловать алтарь. К лобызанию алтаря его побуждает чувство почтения к мощам святых, находящихся в нём. [Традиция латинского обряда требует, чтобы в алтарь или алтарный камень при его освящении были заложены мощи хотя бы одного мученика; если такого алтаря или камня нет, возможно служение Св. Мессы на так называемом «греческом корпорале», представляющем собой аналог византийского антиминса — плата из ткани с зашитыми в него частицами мощей, который в этом случае кладется между алтарными покровами. — прим. пер.] И вновь еще одна молитва о прощении грехов; в ней священник говорит: «peccata mea» — «мои грехи», хотя начинается она словами: «Oramus te, Domine» — «Молим Тебя, Господи». Здесь нет, однако, никакой непоследовательности, ибо все, участвующие в Святом Жертвоприношении, должны питать к священнику чувство сыновнего почтения и молиться вместе с ним и за него.

Алтарь являет собой нашего Господа Иисуса Христа. В нём находятся мощи святых, напоминающие нам, что святые — Его члены. Ибо, приняв нашу человеческую природу, Он не только страдал в Своих Страстях, восторжествовал в Своем Воскресении и вошел в Свою славу посредством Вознесения, но также и основал Церковь на земле, и эта Церковь — Его Мистическое Тело: Он — Глава этого Тела, а святые — члены. С этой точки зрения Господь не имеет полноты Своего Мистического Тела без Своих святых; по этой причине святые, царствующие с Ним во славе, соединены с Ним в алтаре, Его представляющем.

Завершив молитву, которую читал, склонившись и соединив руки на алтаре, священник готовится к его окаждению. Во время Святой Жертвы это будет происходить дважды [в начале Мессы и во время оффертория. — прим. пер.], и всякий раз — с большой торжественностью, из почтения к Господу, Который, как уже было сказано, обозначается алтарем. Однако же во время первого каждения священник не произносит никаких молитв. Он просто окаждает каждую из частей алтаря, дабы почтить его весь. Из книги Левит мы узнаем, что ладан использовался в богослужении с глубокой древности. Благословение, которое преподает ему священник во время Мессы, возводит этот природный продукт к сверхъестественному порядку. Святая Церковь заимствовала сию церемонию у самих небес, где ее свидетелем был св. Иоанн. В своем Откровении он видел ангела, стоявшего с золотой кадильницей возле жертвенника, на котором находился Агнец, окруженный двадцатью четырьмя старейшинами. (Откр. 8:3.) Он пишет, что ангел возносил к Богу молитвы святых, символизируемые благовонием. Таким образом наша Святая Мать Церковь, верная Невеста Христова, желает совершать то, что совершают небеса; пользуясь тем, что завеса их тайн отчасти приоткрыта нам Учеником Возлюбленным, она заимствует оттуда и подражает на земле совершаемому таким образом на небесах акту прославления ее Супруга. В этот момент Мессы окаждаются только алтарь и сам священник; окаждение хора оставлено для второго раза, относящегося ко времени оффертория. [Здесь и в ряде мест ниже под хором понимаются не те, кто сопровождает Св. Мессу пением, а присутствующее духовенство, помимо самого служащего священника, и министранты (прислужники). — прим. пер.] — В обычае Церкви выставлять на алтаре изображения и реликвии святых, которые в этом случае также окаждаются в этот раз.

Завершив обряд окаждения, священник произносит [у правой стороны алтаря] интроит. Прежде этого не делали. Чинопоследование св. Григория говорит нам, что священник облачался в помещении, называемом Secretarium, после чего шел к алтарю, а перед ним несли распятие и свечи; в это время хор пел интроит, который был длиннее, нежели теперь, поскольку пропевался весь Псалом, а не только один-два стиха с «Gloria Patri», как это делается сейчас. [Сейчас структура интроита выглядит так: антифон, стих из псалма, малая доксология («Слава Отцу…» и повторение антифона. При этом в страстное время и при Мессах за усопших доксология пропускается. — прим. пер. украинского издания.] Аналогично и остальные части, которые пелись во время Мессы, исполнял только хор. Обычай того, чтобы эти части произносил священник, возник в рамках будничной Мессы и был позднее перенесен в торжественную.

Объясним, насколько существенно было отличие древних миссалов от ныне используемых. Они содержали только молитвы — коллекты, секреты, послепричастные стихи, префации и канон. Назывались эти книги сакраментариями. Всё то, что должен был петь хор, входило в антифонарий, в наши дни называемый градуалом. (Большинство пропеваемых частей Мессы были по сути не чем иным, как антифонами, но только мелодия в них была более сложная, чем в обычных антифонах.) [«Обычными» антифонами автор называет те, что используются в богослужениях оффиция, или «литургии часов». — прим. пер. украинского издания.] В более поздние времена, с тех пор, как появилась будничная Месса, наши миссалы содержат всё то, что прежде должно было петься хором, а равно с тем Послания и Евангелия.

И священник, и хор совершают в начале интроита крестное знамение, поскольку это считается началом Чтений. В Мессах за усопших священник совершает крестное знамение лишь над миссалом.

Затем следует Kyrie, при торжественной Мессе произносимое у той же [правой] стороны алтаря, где читался интроит. Священника сопровождают его прислужники, не переходящие к середине алтаря, пока этого не сделает он сам. При будничной Мессе священник читает Kyrie у середины алтаря. Эта молитва — вопль мольбы, ибо Церковь посредством нее просит Пресвятую Троицу о милости. Первые три воззвания обращены к Отцу, Который есть Господь: «Kyrie, Eleison» («Господи, помилуй»). Следующие три — ко Христу, воплощенному Сыну: «Christe, eleison» («Христе, помилуй»). Три последних адресуются Святому Духу, Который есть Господь со Отцом и Сыном; посему и Ему мы говорим: «Kyrie, eleison». Сын — Господь равно со Отцом и Святым Духом, но Святая Церковь здесь придает ему титул Христа ввиду того, что слово это относится к Воплощению. Хор также перенимает эти девять воззваний и пропевает их. В прошлом во многих церквах было в обычае перемежать их пропевавшимися на ту же мелодию, что и сами воззвания, словами, которые можно найти в ряде старых миссалов. Однако миссал св. Пия V практически полностью вывел из употребления такие Kyrie, называвшиеся из-за этих популярных добавлений «farsati» («начиненными»). Когда торжественную Мессу служит Папа, пение Kyrie продолжается в то время, когда он садится на свой трон и принимает совершаемый в его адрес акт почтения, но это исключение из общего для всей Церкви в наши дни правила.

[До литургических реформ 1970-х гг. сам Папа служил Мессу торжественным образом лишь трижды в году — на Рождество, Пасху и день святых апостолов Петра и Павла (29 июня), тогда как по всем прочим праздникам лишь присутствовал при Евхаристическом Жертвоприношении, совершаемом каким-либо кардиналом или прелатом. В ходе этих же трех ежегодных Месс кардиналы присягали Папе в послушании. — прим. ред. итальянского издания.]

Эти три воззвания, каждое из которых, как сейчас принято, повторяется трижды, словно говорят нам о нашем союзе с девятью хорами ангелов, поющих на небесах славу Всевышнему. Союз этот приготовляет нас к тому, чтобы присоединиться к гимну, который последует далее, и который принесли к нам на землю сии блаженные духи.

Затем священнику следует интонировать Gloria in excelsis Deo [то есть священник пропевает первые несколько слов гимна, а хор продолжает в той же тональности. — прим. пер. украинского издания.], для чего он переходит к середине алтаря, сперва простерев руки, а затем соединив их вместе, но ни здесь, ни при пении Credo не поднимая глаз. В конце этого гимна он совершает крестное знамение, поскольку в нём произносится имя Иисуса, пребывающего со Святым Духом во славе Бога-Отца, иными словами — упоминается Пресвятая Троица. Гимн этот — один из древнейших в церковном собрании. Предпринимались попытки (монс. Куссо, еп. Ангулема) доказать, что его составил св. Иларий. [Антуан-Шарль Куссо (Cousseau; 1805-1875) — епископ французской епархии Ангулем в 1851-1873 гг., святой Иларий Пиктавийский (ок. 310 — ок. 367) — епископ и Учитель Церкви. — прим. пер.] Но для подобных утверждений нет оснований. Одно можно сказать точно: этот гимн восходит к первым дням Церкви и обретается также в богослужебных книгах Восточных Церквей. [В византийском обряде он в немного отличной от западной версии входит в богослужения утрени и повечерия. — прим. пер. украинского издания.] Красота его выражений непревзойденна. Это не пространное сочинение, подобное, например, префации, в которой Святая Церковь всегда начинает с некоего догматического учения, после чего обращается к молитве: здесь, напротив, всё состоит из восторга и пылких слов души. Сами ангелы пели этот гимн, и Церковь, вдохновленная Святым Духом, продолжает их песнь. Остановимся на словах этого величественного песнопения.

«Gloria in excelsis Deo! et in terra, pax hominibus bonæ voluntatis»: «слава в вышних Богу, и на земле мир людям доброй воли», людям, возлюбленным Богом. Это слова ангельские: Богу — слава, людям, бывшим до сих пор чадами гнева — мир и благословение Божие. В этих первых словах Гимна говорится о Боге без различения Лиц, и Святая Матерь Церковь по примеру ангелов сперва перенимает их слова, а затем продолжает: «Laudamus te» — «хвалим Тебя», ибо Тебе подобает хвала, и мы приносим ее Тебе. «Benedicimus te» — «благословляем Тебя», иными словами — приносим Тебе благодарение за твои благодеяния. «Adoramus te» — «поклоняемся Тебе», о Бескрайнее Величие! «Glorificamus te» — «славословим Тебя», ибо Ты сотворил и искупил нас. Одно только обращение с этими немногими словами к Богу в намерении восхвалить Его, возблагодарить, поклониться и прославить — совершенная молитва и хвала; именно таково намерение Церкви — да будет же оно и нашим намерением, и тогда нам не придется искать более высокого значения для наших речей. «Gratias agimus tibi propter magnam gloriam tuam» — «благодарим Тебя, ибо велика слава Твоя». Чтобы лучше постичь глубокий смысл этих слов, вспомним, что Бог благоволит творить Себе славу, даруя нам Свои блага. Величайшее из этих благ — Воплощение, и Воплощение же — величайшая слава Божия. Потому Церковь вполне может сказать Ему: благодарим Тебя, ибо велика слава Твоя; почитание Воплощенного Слова, пусть даже, казалось бы, самое малое из всего, что Оно обретает, производит больше славы для Божественного Величия, нежели могли бы иметь все существа сотворенные. Воистину, Воплощение — величайшая слава Божия. И мы, Его создания, благодарим его за это; ибо Сын Божий стал Воплощенным — ради нас. Да, ради нас Ты, Боже, совершил тайну, дающую Тебе величайшую славу; и, значит, нам весьма подобает благодарить Тебя за нее: «Gratias agimus tibi propter magnam gloriam tuam!» — «Domine Deus, Rex cælestis, Deus Pater omnipotens» — «Господи, Боже, Царь небесный! Боже, Отче Всемогущий». Здесь Церковь напрямую обращается к Отцу. До сих пор речь шла о Единстве Божественной природы; теперь же — о Троице, и прежде всего — о той Божьей ипостаси, что является Началом и источником двух остальных, и Церковь восклицает: «Deus Pater omnipotens!» «Боже, Отче Всемогущий!» Затем она обращается к своему Божественному Супругу. О Нём она может говорить неустанно, и почти все остальные слова песнопения посвящены Ему. Церковь воспевает Воплощенного Сына Божия и называет Его Господом: «Domine, Fili unigenite» — «Господи, Сын Единородный!» Она зовет Его по человеческому имени, полученном Им как творением: «Jesu Christe!» — но не забывает, что Он — Бог, и громко провозглашает это, говоря: «Domine DEUS, Agnus Dei, Filius Patris!» Да, ее Супруг — Бог; и Он же — Агнец Божий, которым объявил Его перед народом св. Иоанн; и, наконец, Он — Сын Отца. В своей восторженной любви Святая Церковь называет своего Супруга всяким титулом, какой только может помыслить; она перечисляет признаки Его славы, ей радостно провозглашать их все поочередно. Среди этих титулов она называет его Агнцем Божьим, но, кажется, замирает на мгновение прежде, чем добавить скорбное следствие этого имени — то, что Он должен был понести на Себе грехи мира. Сперва она должна говорить о Его величии, называть Его «Filius Partis», а сказав об этом — скрепляет сердце и поет своему Супругу о том, что, будучи Агнцем, Он столь низко смирил Себя и принял грехи мироздания: «Qui tollis peccata mundi». Несущий и уносящий грехи мира. Ты удостоил нас искупления Твоею Кровью; теперь же, когда Ты во славе восседаешь одесную Отца, не оставь нас, но яви к нам милость: «Miserere nobis!» Она не стесняется больше произносить эти слова, она повторяет их, ибо ими изъясняется, в чём наша сила: «Qui tollis peccata mundi». Агнец Божий, Сын Отца, ты уносишь скверны и грехи наши, чего нам бояться? Не это ли делает нас сильными? Так мыслит Церковь. Она повествует — раз и другой — славную истину, она просит о милости, а затем она молит Его внять молитве Своей Невесты: «Suscipe deprecationem nostram». Воззри на нас, собравшихся для принесения Жертвы; прими же наши смиренные молитвы.

Сказав так, Святая Церковь созерцает своего Божественного Супруга на престоле в небесной выси: «Qui sedes ad dexteram Patris» — «сидящий одесную Отца». Только что она смотрела на Него со скорбью, как на Агнца Божия, принявшего на Себя грехи всего мира, ныне же проходит дальше и поднимается до десницы Отчей, и там видит Его, ставшего предметом ее поклонения и славы. И здесь она достигает самого Бытия Божия, здесь почитает всю Святость, всю Праведность, всю Полноту, всё Величие, как намерена сейчас возгласить. Но прежде она повторяет вопль о милосердии: «Miserere nobis!» «Смилуйся над нами», ибо Ты искупил нас! «Tu solus Sanctus; Tu solus Dominus; Tu solus Altissimus, Jesu Christe» — «Ибо Ты Один Свят, Ты Один Господь, Ты Один Всевышний, Иисусе Христе!» В этом песнопении Святая Церковь неустанно тянется навстречу своему Божественному Супругу; каждое ее восклицание — попытка быть с Ним. Она думает о своих нуждах, думает о Нём, она полна восторга. Имя Его она назовет лишь после того, как расскажет о всём Его Совершенстве, не упустив ни одной его составляющей. Она размышляет о Его имени, ибо Он — ее Супруг; она восхваляет Его, прославляет Его и Его Единого зовет Богом, Его Единого — Господом, Его Единого — Всевышним. Однако добавляет: «Cum Sancto Spiritu, in gloria Dei Patris» — «со Святым Духом, во славе Бога Отца». Итак, она упоминает все три Лика Пресвятой Троицы и хвалу, возданную Христу, когда Он Один был назван Святым, Один — Господом, Один — Всевышним, придает также и двум другим ипостасям, поскольку Отец и Святой Дух не могут быть отделены от Сына и, как и Он, Они — едино Святой, Господь, Всемогущий, и нет Святого, нет Господа, нет Всемогущего, кроме Самого Бога великого.

В этом торжественном песнопении всё величественно и всё просто. Святая Церковь восхищается при мысли о своем Божественном Супруге. Она начинает пением Kyrie, затем следует гимн ангелов; она переняла их песнь и продолжает ее, и тот же Дух, что обращался через ангелов к пастухам, научил Церковь тому, как достойно завершить песнопение.

Окончив петь Gloria, священник лобызает алтарь и, повернувшись к народу, произносит: «Dominus vobiscum». Один раз он уже обращался к своим прислужникам с этим приветствием, но тогда это происходило у подножья алтаря и было словно бы прощанием, ибо, намереваясь войти в облако, он, кажется, не желал покинуть верный народ, не произнеся хотя бы слова утешения тем, кто молился вместе с ним. Теперь же в эти два слова Церковь вкладывает иной мотив: ей нужно привлечь внимание народа к коллекте, с которой священник собирается обратиться к Богу — иными словами, к молитве, в которой он собирает все желания верных и представляет их в форме прошения. Слово «collecta» происходит от латинского «colligo», означающего «собирать вместе то, что прежде было по отдельности». Важность коллекты велика. Поэтому Святая Мать Церковь призывает нас слушать ее со всем почтением и набожностью. По монашескому обычаю, пока священник читает ее, хор совершает глубокий поклон; каноники кафедральных капитулов поворачиваются к алтарю.

Когда коллекта завершена, хор отвечает: «Amen», то есть: да, об этом мы молимся и согласны со всем, что было сказано.

Эта первая молитва Мессы читается также во время вечерни, хвал, а в монашеском обряде [«монашеским обрядом» называют специфические литургические практики, характерные для орденов бенедиктинского устава. — прим. пер.] — и утрени (по Римскому бревиарию она включена в утреню лишь на Рождество, перед полуночной Мессой). В первый час она не входит, поскольку эта часть оффиция [«литургии часов». — прим. пер.] — более позднее установление; не произносится она и во время комплетория, или повечерия, считающегося ночной молитвой и получившего свою литургическую форму от св. Бенедикта, зато читается во время третьего, шестого и девятого часов. Всё это показывает, сколь большое значение Церковь придает коллекте, которая, можно сказать, характеризует собой тот или иной день, и объясняет, почему ее предваряют слова «Dominus vobiscum», которыми священник как бы говорит народу: будьте внимательны, ибо то, что сейчас будет сказано, имеет величайшую важность. Более того: произнося «Dominus vobiscum», священник поворачивается к народу, чего не делал, когда стоял у подножья алтаря. Теперь же, взойдя к нему и обретя мир Господень через лобызание алтаря, он провозглашает его собранию, которому и говорит, распростерши руки: «Dominus vobiscum». Народ отвечает: «Et cum spiritu tuo». Тогда священник, ощущая, что народ един с ним, говорит: «Oremus» — «помолимся».

То, что прелаты вместо «Dominus vobiscum» произносят здесь «Pax vobis», это обычай весьма древний. Таково было привычное приветствие у иудеев. Употребление его в этом месте Мессы подсказаны текстом «Gloria: PAX hominibus bonæ voluntatis». Есть все основания полагать, что в раннюю эпоху формулу «Pax vobis» использовали все священники. То же касается и ряда понтификальных, т. е. епископских, церемоний. Так, например, прежде все священники надевали манипул в тот момент, когда восходили к алтарю, как сейчас поступают прелаты. Позднее оказалось, что проще надевать его в сакристии; это и заняло место древней практики, сохранившейся ныне лишь за прелатами.

[Епископ, собираясь совершить Мессу, надевает поверх роккетто амикт и альбу, затем — наперсный крест, столу, туницеллу и далматику и, наконец, казулу (митрополит также надевает паллий, благословленный Римским Понтификом, а в некоторых епархиях имеется также особое облачение, называемое рационалом). Манипул он надевает после Confiteor, перед тем, как произнести молитву отпущения грехов («Indulgentiam…»), что можно объяснить не символическими причинами, а тем, что его подавали епископу, когда тот, уже в облачении, собирался восходить к алтарю. — прим. ред. итальянского издания.]

Поскольку слова «Pax vobis» подсказаны текстом Gloria, они не произносятся, когда Месса не включает в себя этот гимн: в этом случае их заменяют слова «Dominus vobiscum».

Произнося коллекту, священник должен простереть руки. Тем самым он подражает древней манере, в которой молились первые христиане. Поскольку Господь наш простер руки на кресте и так молился за нас, христиане ранних веков имели обычай молиться в той же позе.

Эта старинная практика передана нам особо красочно в рисунках на стенах катакомб, на которых молящиеся всегда представлены в подобной позе; отсюда данное этим фигурам название «оранты». Благодаря этому средству, а также писаниям Отцов Церкви, в нашей памяти сохранились многие детали обычаев древнего времени, которые иначе были бы утрачены.

На Востоке практика молиться с распростертыми руками распространена повсеместно [Это, конечно же, не так. В XIX веке в Европе господствовали романтизированные представление о «Востоке», который являлся скорее идеей, чем конкретным местом. Среди католиков стало привычным приписывать ему большую «духовность», «мистичность», что бы это ни значило, и древность обычаев. — прим. пер. украинского издания.]; в наших же западных странах она стала весьма редкой и употребляется лишь по особым случаям. Можно сказать, что публично так молится лишь священник, поскольку он представляет Господа, творившего молитву бесконечной ценности, будучи распятым на кресте — ее Он принес Своему Предвечному Отцу.

После коллекты и других молитв, нередко добавляемых к ней и носящей название воспоминаний (commemoratio), следует Послание, которое берется почти всегда из Посланий того или иного из апостолов, хотя временами и из какой-нибудь другой книги Священного Писания. Практика читать за Мессой лишь одно Послание не числится среди обычаев древней Церкви, однако ей по меньшей мере тысяча лет. В древности сперва читался Урок из Ветхого Завета, за которым следовал какой-либо отрывок, выбранный из Апостольских Писаний. [Эта гипотеза литургистов XIX века сейчас считается опровергнутой. Нет никаких данных, которые бы указывали на наличие более чем двух чтений на Мессе согласно Римскому обряду, кроме как в покаянные дни. — прим. пер. украинского издания.] В наше время читается лишь само Послание, за исключением квартальных постов [особые покаянные дни — среда, пятница и суббота четырех недель в году. — прим. пер.] и еще некоторых дней. Чтение ветхозаветных Уроков во время Мессы прекратилось, когда миссал приобрел свою нынешнюю форму, в которой он содержит всё, что произносят в ходе Мессы как священник, так и хор, и потому называется полным миссалом. Древний миссал, именуемый сакраментарием, как уже было сказано, включал лишь молитвы, префации и канон. Всё остальное следовало искать в антифонарии, Библии и евангелиарии. В результате мы многое утратили, ибо тогда каждая Месса имела собственную префацию, а сейчас число этих литургических сочинений сведено к минимуму. Так же обстояло дело и с оффицием, поскольку в те времена не существовало бревиариев, а каждый хор должен был иметь псалтирь, гимнарий, Библию, пассионал, содержавший деяния святых, и гомилиарий, включавший проповеди Отцов Церкви.

Еще долго после этого первое воскресенье Адвента сохраняло привилегию наличия в последовании Мессы двух чтений из Посланий. Но в конце концов и в ней тоже осталось лишь одно. К оффицию этого воскресенья, однако, отнеслись с учетом его особого положения, и в нём лучше, чем в других службах, сохранилась древняя практика. Хотя этот день и имеет статус полудвойного праздника, в его службе не произносятся ходатайства, как, собственно, и в течение всего периода времени вплоть до Богоявления. Ходатайства восходят лишь к XI в., до того их не было. [«Полудвойной праздник», или semiduplex — один из рангов литургического дня, существовавший вплоть до 1955 г., когда соответствующие праздники были отнесены к категории «простых» (simplex); в ходе реформы календаря, предпринятой св. Иоанном XXIII в 1960 г. и ныне принятой в т. наз. экстраординарной форме Римского обряда, они вошли в категорию дней III класса. — прим. пер.]

Итак, всё в Святом Жертвоприношении идет своим порядком: священник выразил, прежде всего, мольбы и прошения собравшихся верных — через него говорила Святая Церковь. Вскоре мы услышим слова своего Божественного Учителя в Евангелии, но к этому нужно подготовиться, выслушав слова Его слуги, что и совершается в Послании. Итак, сперва мы слышали пророка, затем апостола, и наконец — Самого Господа.

Между Посланием и Евангелием нас ждет еще градуал. Он состоит из респонсория и его стиха. Прежде весь респонсорий повторялся полностью дважды, до и после стиха, как сейчас повторяются краткие респонсории, с тем лишь исключением, что мелодия респонсория была весьма богата. Градуал — это самая музыкальная часть всей литургии, и поскольку его исполнение требует огромного мастерства, петь его всегда разрешалось не более чем двум канторам. Когда приходило время для этого, они поднимались на амвон, представлявший собою нечто вроде мраморной кафедры посреди церкви, и по ступеням, что вели на него, это песнопение получило название градуала, подобно градуальным Псалмам (или песни ступеней), которые когда-то пели иудеи, восходя по ступеням Храма. [От латинского слова gradus, то есть «ступень». — прим. пер.]

За градуалом следует аллилуйя, или, если того требует литургический сезон, тракт. Аллилуйя повторяется так же, как респонсорий; затем следует стих, по произнесении которого аллилуйя поется в третий раз. Эта песнь прославления Бога весьма достойна своего места в чинопоследовании Мессы. В ней есть нечто столь радостное и в то же время столь таи?нственное, что в покаянное время — сиречь от Семидесятницы (Septuagesima — воскресенье за три недели до начала великого поста) до Пасхи — она не произносится.

В этот период она заменяется трактом. Тракт занимает внимание верных в то время, которое требуется для ряда церемоний, при которых диакон, испросив у священника благословение, следует в процессии к амвону Евангелия и готовится провозгласить Слово Божие. Иногда тракт состоит из полного или почти полного Псалма, как в первое воскресенье великого поста, но обычно он включает лишь несколько стихов. Стихи эти, пропеваемые на богатую и характерную мелодию, следуют один за другим без рефренов и повторов; свое название — tractus — они получили именно потому, что их пение не прерывается.

По некоторым торжествам к аллилуйе или тракту добавляется так называемая секвенция. Она была введена в число песнопений Мессы спустя долгое время после св. Григория — где-то около IX века. Свое название — «sequentia», т. е. «последование» — она получила ввиду того, что изначально состояла из определенных слов, положенных на мелодию, продолжающую тон аллилуйи и именовавшуюся так еще до появления самих секвенций. [В григорианских мелодиях «аллилуйи» последняя буква этого слова поется гораздо дольше, чем само слово. Это обычай настолько древний, что уже св. Августин упоминает его в следующем смысле: мы протягиваем этот звук в знак того, что не хотим прекратить славить Бога, даже когда нам не хватает слов. Сейчас этот фрагмент мелодии называется jubilus. — прим. пер. украинского издания.]

Также ее называют прозой, поскольку изначально она не была похожа ни на метрические гимны, составленные древними авторами, ни на ритмические рифмованные стихи, появившиеся позднее. Это, собственно, был прозаический фрагмент, распевавшийся в описанной выше манере, слова которого как бы влагались в «дыхание» аллилуйи. Постепенно, однако, он приобрел характер гимна. — Таким образом, секвенция была призвана усугубить торжественность литургии. Пока она пелась, звонили колокола (как делается и сейчас) и играл орган. Своя секвенция имелась на каждый праздник, а значит — и на все воскресенья Адвента. В Римском миссале, пересмотренном по распоряжению св. Пия V, было сохранено лишь четыре секвенции. [Может сложиться ложное впечатление, как будто секвенции массово убрали из миссала. На самом деле в каждой местности имелся свой корпус секвенций, не обязательно покрывавший все праздники года. Собственно Римский же обряд и ко временам Пия V включал только те, которые упоминаются в этом абзаце. — прим. пер. украинского издания.] Эти четыре суть: «Victimæ Paschali», древнейшая из всех и ставшая для них образцом; «Veni Sancte Spiritus», «Lauda Sion» и «Dies iræ». Позднее сюда была добавлена «Stabat Mater». Монашеский миссал содержит также «Læta dies» на праздник св. Бенедикта; это сочинение XVI века.

Пока хор поет эти несколько частей, диакон берет книгу Евангелий и возлагает ее на алтарь, поскольку алтарь представляет Господа; тем самым он обозначает тождество между Словом Божиим, слышимым в Евангелии, и Христом Иисусом. Священник не окаждает книгу, но благословляет ладан, чего диакону делать не дозволяется. После благословения ладана диакон преклоняет колени на верхней ступени алтаря и произносит молитву «Munda cor meum». В ней он просит Бога очистить его сердце и уста, чтобы он мог достойно провозгласить Святое Евангелие. Здесь он ссылается на огненный камень или уголь, которым серафим коснулся губ пророка Исаии, дабы очистить его и приготовить к принятию вдохновения от Святого Духа. (Иса. 6:5-7.) При частных Мессах эту же молитву произносит сам священник. [В данном контексте «частной» называется любая Месса, совершаемая священником без диакона и субдиакона, вне зависимости от присутствия и количества народа. — прим. пер.] После молитвы диакон берет книгу с алтаря и, преклонив колени перед священником, просит его о благословении на чтение: «Jube, domne, benedicere» — «повели, владыка, благословить», т. е. — прошу, отче, благослови меня. При частной Мессе священник испрашивает благословения у Бога, говоря: «Jube, Domine, benedicere!» — и затем отвечая словами благословения с теми изменениями, которые потребны, дабы они относились к нему самому. Приняв благословение, диакон целует руку священника, который должен для этого положить ее на книгу Евангелий, таким образом как бы подавая книгу диакону и поручая ему читать ее от его имени.

Затем формируется процессия к амвону Евангелия, и там диакон начинает с торжественного провозглашения: «Dominus vobiscum». Это единственный случай, когда диакону позволено произнести эти слова; здесь их употребление приравнено к приготовлению верных, которым он как бы говорит: «сейчас вы услышите Слово Божие, Слово предвечное, это великая благодать для всех вас, и так да пребудет с вами Господь! Да просветит Он вас и да напитает вас Своим Словом!» Народ отвечает ему, говоря: «Et cum spiritu tuo». Тогда диакон оглашает заглавие фрагмента, который будет читать людям, говоря так: «Initium…», или: «Sequentia sancti Evangelii» (т. е. «начало» или «последование»); при этих словах он совершает крестное знамение над книгой и там, где начинается текст сегодняшнего Евангелия. Также он осеняет себя крестом на челе, губах и груди, испрашивая, ради креста — источника всей благодати, чтобы Евангелие всегда пребывало в его сердце и на его устах, и чтобы он никогда не стыдился его. Затем он берет кадило и трижды окаждает книгу, покуда верные, отвечая на возвещение Благой Вести, воздают благодарение и славу Господу Иисусу Христу, чье Слово сейчас будет зачитано: «Gloria tibi, Domine».

Наступает время петь Святое Евангелие. Диакон соединяет руки, но не кладет их на книгу, что было бы слишком фамильярно по отношению к столь святому предмету, содержащему выражение Предвечного Слова. Когда диакон завершит пение, субдиакон несет раскрытую книгу к священнику, который лобызает первые слова священного текста, говоря: «Per evangelica dicta deleantur nostra delicta» — «Евангельскими речениями да изгладятся наши прегрешения». В этой формуле, иногда используемой также как одно из благословений утрени, мы видим рифму, что означает ее средневековое происхождение. Тем временем диакон обращается к священнику, от имени которого пел Евангелие, и, взяв кадило, в знак почтения трижды его окаждает. В этой части литургии такой знак положено принять лишь священнику.

Если священник служит Мессу без диакона и субдиакона, при чтении Евангелия ему следует поместить миссал таким образом, чтобы сам он был как бы несколько обращен к северу. То же самое касается и диакона: при пении Евангелия он стоит лицом к северу, поскольку, по словам пророка Иеремии (1:14), «от севера откроется бедствие на всех обитателей сей земли». По той же мистической причине при крещении взрослых катехумена ставят лицом к северу при отречении его от сатаны. В прошлом в крупных церквах возводили два амвона или кафедры: одну для Послания, другую — для Евангелия. Сейчас два амвона можно видеть лишь в двух храмах Рима — св. Климента и св. Лаврентия-вне-стен. Имелись они также и в церкви св. Павла до ее реставрации. На амвон помещалась в течение сорока дней до торжества Вознесения пасхальная свеча.

В том, как Церковь велит читать во время Мессы Послание и как — Евангелие, можно заметить различие. Перед Посланием субдиакон лишь объявляет, откуда взят фрагмент, который он будет петь; Евангелие же всегда предваряется словами: «Dominus vobiscum». Причина тут в том, что в Послании с нами говорит лишь слуга, тогда как в Евангелии мы услышим слово самого Владыки, поэтому нужно пробудить в верных внимание. Лишь в конце чтения Евангелия священником звучит ответ: «Laus tibi, Christe»; дело в том, что прежде священник не читал ничего из того, что пели другие, в том числе и Евангелия, которое он только слушал.

[Во времена дом Геранже священник при торжественной Мессе сам тихо прочитывал Послание и Евангелие, которое одновременно с этим пропевали, соответственно, субдиакон и диакон. Согласно рубрикам миссала 1962 г., или т. наз. экстраординарной форме Римского обряда, священник лишь выслушивает пение Послания и Евангелия, а сам прочитывает только исполняемый при этом хором градуал и т. п. — прим. пер.]

При Мессах за усопших диакон не испрашивает благословения священника перед тем, как петь Евангелие. Просьба о таком благословении это, в той или иной мере, выражение радости, и ввиду печали и траура, сопровождающих заупокойную Мессу, она опускается. Не выносятся и свечи перед амвоном, и священник не лобызает книгу в конце чтения. По той же причине и диакон не целует руку священника, взяв книгу с алтаря.

За Евангелием следует Символ веры, или Credo. Цель чтения Credo — привести верных к исповеданию веры, а поскольку их вера основана на Святом Евангелии, Credo следует непосредственно за чтением священного текста. Вполне логично, чтобы верные произносили это исповедание веры, направленное против возникавших ересей.

Credo провозглашается не только по воскресеньям, но также в праздники апостолов, проповедовавших веру; учителей Церкви, защищавших ее; в праздник св. Марии Магдалины, которая первой поверила в Воскресение, объявила о нём апостолам и тем самым стала апостолом апостолов; в праздники святых ангелов, поскольку о них упоминается в словах: «Творца неба и земли, видимого всего и невидимого»; в праздники Пресвятой Девы, поскольку о Ней в Credo тоже говорится (однако в вотивных Мессах оно опускается). Читается Credo также в праздники освящения церкви и дни ее покровителей, поскольку предполагается, что в эти дни будет большое стечение народа; по той же причине оно провозглашается в праздник св. Иоанна Крестителя, если он приходится на воскресенье, а если нет — то не провозглашается, ибо св. Иоанн предшествовал завершению Тайн, а в символе веры о нём не говорится. Точно так же Credo читается, если в церкви имеется крупная или важная реликвия святого, чей праздник отмечается сегодня и на службу которому, вероятно, придет много верных. [В рубриках миссала 1962 г. правила чтения Credo несколько изменены. — прим. ред. итальянского издания.]

Символ, читаемый в ходе Мессы, не Апостольский, а Никейский, или, говоря точнее, Никео-Константинопольский, так как на I Константинопольском Соборе к нему была добавлена целая статья, направленная против Македония и говорящая о Святом Духе. [Македоний — архиепископ Константинополя в 342-346 и 351-360 гг., с именем которого связана ересь «пневматомахии»: ее последователи отрицали равенство Св. Духа Отцу и Сыну. — прим. пер.] [Это вопрос дискуссионный. Не существует свидетельств о том, что Символ, о котором идет речь, был известен отцам Константинопольского Собора. Артикул же о Святом Духе, хотя и в гораздо более краткой версии, имелся и в других упомянутых здесь Символах. – прим. пер. украинского издания.]

До XI столетия публичное чтение Credo в церквах Рима не совершалось. Св. Генрих, император Германии, посетив Рим, был удивлен тем, что не слышал Credo во время Мессы. С этим вопросом он обратился к правившему тогда Понтифику, Бенедикту VIII. Понтифик сказал, что тем самым Римская Церковь свидетельствует о чистоте своей веры, ибо не нуждается в том, чтобы выражать отрицание ересей, никогда не находивших пристанища в ее стенах. Однако вскоре после замечания императора было решено произносить Credo в церквах Рима по воскресеньям, дабы исповедание веры было более торжественным, ибо она провозглашается от самого Престола св. Петра.

Никейский символ длиннее, чем Апостольский, который, однако же, содержит все истины веры; но поскольку ереси прорастали постепенно, было сочтено необходимым дать более полное изложение тех статей, которые оказывались под угрозой. Таким образом, был осужден ряд конкретных ересей в том виде, какой они тогда имели. Этот символ содержит всё, во что нам следует верить, ибо в одной из его статей мы говорим: «верую Церкви», а следовательно, веруя во всё, во что верует Святая Церковь, мы воспринимаем всё, что она приняла и что провозгласила истиной как на Никейском и Константинопольском Соборах, так и на всех последующих.

Символ, употребляемый в ходе Мессы, начинается так: «Credo in unum Deum». «Верую в единого Бога». Апостолы не использовали слова «unum»: в то время не было ничего, что сделало бы необходимым его вставку. Но на Никейском Соборе Церковь сочла нужным добавить это слово, чтобы поддержать утверждение Божественного Единства, в то же время выразив Троичность Божественных ипостасей, что было направлено против ариан. Но почему мы говорим: «Верую в единого Бога»? Для чего нужен предлог «в»? Как сейчас станет ясно, он очень важен. Что есть вера, как не движение души к Богу? Вера, соединенная с любовью, живая вера, которую Святая Церковь влагает в сердца своих детей, по самой своей природе направлена к Богу, восходит и поднимается к Нему, «Credo in Deum».

Есть два пути познания Бога. Человек, видящий всё, из чего состоит вселенная — землю с ее бесчисленными порождениями; твердь небес, усеянную звездами, среди которых царствует в ослепительном великолепии солнце, столь чудесно совершающее свое движение — и наблюдающий за подобными чудесами, столь совершенными и упорядоченными, не может не признать, что Кто-то всё это сделал. Это называется рациональной, или разумной, верой. Если он не сумеет прийти к такому выводу, то проявит полное отсутствие интеллекта и окажется наравне с дикими зверями, коим не дано понимания, ибо они — существа неразумные. Таково познанием Бога разумом: мы видим творение и отсюда заключаем, что оно — произведение Самого Бога. Но когда мы говорим о познании Бога как Отца, как Сына и как Святого Духа — для такого вывода совершенно необходимо, чтобы Сам Бог сказал нам об этом, и чтобы мы приняли Его Слово верой, сиречь тем расположением разума, которое дается нам свыше, дабы мы поверили в сказанное Богом и подчинились Его слову. Бог открыл мне нечто через Свою Церковь, и я тут же отталкиваюсь от себя и возношусь к Нему, и принимаю как истину то, что Он соблаговолил мне таким образом открыть. И это мы исповедуем нашему Богу: «Credo in unum Deum Patrem Omnipotentem».

«Factorem cæli et terræ, visibilium omnium et invisibilium». Бог сотворил небо и землю, всё видимое и невидимое. Гностики не желали приписывать Богу сотворение материи и зримых существ; это постановление Никейского Собора осуждает их, в точности формулируя, что всё — как видимое, так и невидимое, «visibilium et invisibilium», является плодом Божьего труда. Тем самым мы почитаем Предвечного Бога как Всемогущего и сотворившего Своим Всемогуществом всё, что мы видим и чего не видим. Здесь мы также исповедуем веру в сотворение ангелов.

«Et in unum Dominum Jesum Christum, Filium Dei unigenitum». Здесь Святая Церковь вновь предлагает нам сказать: «верую в единого Господа». Это слово, «unum», важно: мы верим не в двух Сынов, а лишь в Одного; не в человека и Бога по отдельности, составляющих две разных личности, нет — в одну и ту же Личность, Единственного Сына Божия. Но почему здесь Он столь выразительно назван Господом? Этого мы не делали, когда говорили только что об Отце. Титул этот особо дан Иисусу Христу, ибо мы принадлежим Ему вдвойне. Во-первых, мы Его, поскольку Им сотворены вместе с Отцом, Который всё творил Своим Словом; во-вторых и вновь мы Его, ибо Он искупил нас Своею Кровью и вырвал из клыков сатаны; мы — Его приобретение, Его собственность, Его владение, так что Он владеет нами и по второму праву, превосходящему Его право как Творца, и более того — Его любовь к душам простирается столь далеко, что они принадлежат ему как Супругу. То, что в Божественной природе должен быть Сын — пример познания Бога, выходящего за рамки познания рационального, о котором мы только что говорили. Сам по себе разум не способен научить нас тому, что в Боге есть Отец и Сын; чтобы прийти к этому знанию, мы должны или побывать на небесах, или получить сию истину в откровении Писания или Предания. Так же, как мы верим лишь в единого Бога Отца, а не в двух, так верим и в единого Сына: «et in unum Dominum Jesum Christum, Filium Dei unigenitum».

«Et ex Patre natum ante omnia sæcula» — «от Отца рожденного прежде всех веков». Ход веков начался лишь тогда, когда из рук Бога вышло творение; чтобы были века, нужно время, а чтобы могло существовать время — необходимо нечто сотворенное. И вот прежде всех веков, прежде, нежели что-либо выступило из ничего, Сын Божий произошел от Отца, как исповедуем мы в этих словах: «Ex Patre natum ante omnia sæcula. Deum de Deo, lumen de lumine, Deum verum de Deo vero». Сотворенный мир происходит от Бога, поскольку является творением Его рук, но при этом он — не Бог. Сын же Божий, напротив, происходя от Отца, является Богом, поскольку рожден Им: итак, всё, что говорится об Отце, относится и к Сыну, кроме того лишь, что Он — не Отец; он является той же субстанцией, той же Божественной сущностью. И всё же как может Сын быть той же субстанцией, что и Отец, чтобы при этом субстанция не истощалась? Св. Афанасий, говоря об этом, приводит следующее сравнение, хотя и материальное, но позволяющее нам в некоторой мере охватить эту истину. Подобно тому, говорит он, как пламя, зажигаемое от другого пламени той же субстанции, никоим образом не умаляет то, от которого зажжено, так и Сын Божий, получив субстанцию Отца, никоим образом не умаляет Его Божественной субстанции, разделяя ее с Ним, ибо Он, воистину, Бог от Бога, Свет от Света, Бог истинный от Бога истинного.

«Genitum, non factum» — «Рожденного, не сотворенного». Все мы, существа земные, сотворены, все являемся плодом труда Божия, все до единого, не исключая даже Пресвятой Владычицы Девы и ангелов. Но со Словом, Сыном Божиим, обстоит иначе: Он рожден, а не сотворен, исходит от Отца, но не является Его творением. Он имеет ту же субстанцию, ту же сущность, ту же природу, что и Отец. В Боге нам надлежит всегда различать ипостаси, или личности, но в то же время помнить и о единстве одной и той же Божественной сущности, общей для Отца, и Сына, и Святого Духа — idem quoad substantiam. Господь также говорит о Себе: «Ego et Pater unum sumus»; они едины, но ипостаси различны; Отец, Сын и Святой Дух — таковы три имени, служащие для их различения. Сколь же тогда важны великие слова Никейского Собора: «consubstantialem Patri», «единосущного Отцу». О да, Сын рожден Отцом, Он имеет ту же субстанцию, ту же самую Божественную сущность.

«Per quem omnia facta sunt», «через Которого всё сотворено». В начале символа говорилось о том, что Бог создал небеса и землю и всё видимое и невидимое; теперь же, когда речь идет о Слове, Сыне Божием, нам говорится, что всё это было сотворено через Него. Как одно можно примирить с другим? Понять это можно легко путем сравнения с нашей собственной душой. Ей даны три различных способности для выполнения трех различных актов: сила, понимание и воля. Все три необходимы для того, чтобы произвести совершенное действие. Посредством силы душа становится способна к действию, но это предполагает наличие понимания и воли. Подобным же образом Всемогущий Бог Отец всё сотворил Своей Силой; всё сотворил в Мудрости Своего Сына, и всё — по Воле Святого Духа; и так Его действие стало совершенным. Поэтому о Сыне верно будет сказать: «per quem omnia facta sunt».

«Qui propter nos homines et propter nostram salutem descendit de cælis». Показав нам Слово, творящее столь великие дела, Святая Церковь добавляет теперь, что Оно сошло на землю ради нас, грешников. Христос пришел не просто ради человека, но дабы исправить его грех и вырвать его из тенет вечного несчастия, то есть совершить наше спасение: «et propter nostram salutem». О да, и для этого Он сошел с небес: «descendit de cælis». Однако же Он не покинул Отца и Святого Духа, Он не лишился тем самым блаженства Божественности, но воистину соединился с человеком, и в этом Человеке Он перенес все страдания, какие может перенести человек; Он сошел с небес, чтобы стать тварным созданием, живущим среди нас, ходящим нашими путями, во всём приспособился к тяготам человеческой природы.

«Et incarnatus est de Spiritu Sancto». Слово стало воплощенным, сделалось плотью посредством действия Святого Духа. Всё сотворено Богом, и мы видели, как в творении участвовали все три Божьих ипостаси. Так же в тайне воплощения действуют все три Лика. Отец посылает Своего Сына, Сын сходит на землю, а Святой Дух осеняет сие возвышенное таинство.

«Ex Maria Virgine». Обратите внимание на эти слова: «ex Maria». Это Мария породила субстанцию Его человечества — ту субстанцию, что стала соответственной Ему и личной для Него; то есть Она воистину отняла от Себя, чтобы дать Сыну Божию, Который тем самым сделался воистину Ее Сыном, и сколь чиста должна быть Мария, чтобы оказаться достойна дать Сыну Божию существо Его человеческого бытия! Слово не стало соединяться с человечеством, почерпнутым непосредственно из ничего, как первый человек, но вошло в сам род Адамов. Чтобы это получилось, Сын Божий воплотился во чреве Марии (а это и было необходимо, дабы Он сделался в результате сыном Адама); Он не только снизошел в Марию, но и принял от Марии, ex Maria: Он — плоть от Ее плоти, субстанция от Ее субстанции.

«Et homo factus est». Он соделался человеком. Слово Божие не только приняло человеческий образ, но воистину стало Человеком. В этих торжественных словах мы видим, как Само Божество принимает человеческую природу. Здесь мы преклоняем колено в знак того, сколь сильно почитаем тайну воплощения.

«Crucifixus». То же выражение употреблено в Апостольском символе веры: апостолы подчеркивают, что наш Господь был распят на кресте, им мало просто сказать, что Он умер. И это потому, что очень важно было указать всем на то, что крест одержал победу над сатаною. Как посредством древа мы погибли, так Бог пожелал, чтобы спасение наше тоже было совершено посредством древа, и в ином месте поется: «ipse lignum tunc notavit, damna ligni ut solveret». О да, подобало, чтобы козни нашего врага были опрокинуты его же приемом: «et medelam ferret inde, hostis unde læserat» — «и лекарство будет почерпнуто оттуда же, откуда враг почерпнул яд». По этой самой причине апостолы так подчеркивали способ, которым Христос был предан смерти и, впервые провозглашая веру язычникам, тут же говорили о кресте. Св. Павел пишет коринфянам, что когда впервые оказался среди них, то не счел уместным проповедовать им о чём-либо ином, кроме Иисуса Христа, и притом распятого: «Et enim judicavi me scire aliquid inter vos, nisi Jesum Christum et hunc crucifixum» (1Кор. 2:2). Прежде он же говорил им: «А мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие»: «Judæis quidem scandalum, Gentibus autem stultitiam» (1Кор. 1:23).

Иисус Христос был распят, и Credo добавляет: «pro nobis». Так же, как мы говорим: «propter nos homines descendit de cælis», нужно было, чтобы Святая Церковь подчеркнула и напомнила нам: если Господь был распят — то распят ради нас. «Crucifixus etiam pro nobis: sub Pontio Pilato passus». Имя римского губернатора упомянуто здесь апостолами потому, что отмечает дату этого события.

«Et sepultus est». Христос пострадал, это так; но верно также и то, что Он был погребен, что было необходимо, ибо не будь Он погребен, как могло бы исполниться пророчество, в котором говорится, что Он должен воскреснуть на третий день? Этим же доказывается реальность Его Смерти, смерти полной и неподдельной — ибо Он был похоронен, как делали с другими умершими.

«Et resurrexit tertia die, secundum Scripturas». На третий день Он вновь восстал из мертвых, как предречено было в пророчествах, особенно — у пророка Ионы. Сам Господь наш сказал: «род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка», «nisi signum Jonæ prophetæ» (Мф. 12:39; Лк. 11:29). «Ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи».

«Et ascendit in cælum». Он взошел на небеса. Слово Божие, сошедшее на землю, дабы сделаться человеком, не покидало Отчего лона. Здесь говорится о том, что Христос восшел на небеса, подразумевая, что туда вознеслась Его человеческая природа, и там Он в Своем человечестве воссел на вечный престол.

«Sedet ad dexteram Patris». Он восседает одесную Отца как Господь и Владыка. Собственно, Он всегда был там в силу Своей Божественной природы, но Ему надлежало оказаться там также и по человеческой природе, что выражается этими словами. Это было, по сути, необходимо, ибо человеческая Его природа соединилась с Божественной в одной и той же Личности, каковая есть ипостась Сына Божия, и можно сказать со всей истинностью: Господь восседает одесную Отца. Сие предсказывал Давид, говоря: «Dixit Dominus Domino meo: Sede a dextris meis» (Пс. 109:1). Это — доказательство теснейшего союза Божественной природы с человеческой в лице Господа нашего. По той причине и Пс. 109 — по сути, Псалом о Вознесении, ибо в этот самый миг Господь-Отец сказал Господу-Сыну: «седи одесную Меня», «sede a dextris meis».

«Et iterum venturus est cum gloria judicare vivos et mortuos». Касательно нашего Господа вопрос стоит о двух Его пришествиях: в первом Он был рожден без славы, и, как выражается св. Павел, «уничижил Себя Самого, приняв образ раба»: «Semetipsum exinanivit formam servi accipiens» (Филипп. 2:7), тогда как во втором Он придет во славе, «venturus est cum gloria». Для чего же Он придет? Не для того, чтобы спасать, как прежде, но чтобы судить: «judicare vivos et mortuos». Он придет судить не только тех, кто будет жить на земле во дни Его второго пришествия, но также и всех, кто умер, от самого начала мира, ибо перед судом должны оказаться все без исключения.

«Cujus regni non erit finis». «И Царству Его не будет конца». Эти слова относятся лишь к царствованию Иисуса Христа в Его священном человечестве, ибо в Божественности Своей Он не переставал царствовать никогда. Царство Его будет не только славным, но и вечным.

Здесь завершается вторая, самая большая часть Credo. Понятно, что в этом публичном исповедании нашей веры об Иисусе Христе должно говориться больше всего, ибо Он Сам больше всего сделал для нас, хотя и не делал ничего, что не было бы совместным действием с двумя другими Божественными Ликами. Потому мы и называем Его своим Господом: нет сомнения в том, что титул Господа подобает Отцу, сотворившему нас, но к Сыну он применим вдвойне, ибо Он не только сотворил нас (поскольку Бог всё сотворил Своим Словом), но и искупил, и потому Ему мы принадлежим по двойному праву.

«Et in Spiritum Sanctum, Dominum et vivificantem». Я верую также в Святого Духа, иными словами — верой стремлюсь к Святому Духу, хочу прильнуть к Нему. И кто же есть Святой Дух? Dominus. Он — Господь, Он — Владыка, точно так же, как и две остальные Божественные ипостаси. Но кто же Он еще? Vivificans, податель жизни. Так же, как наша душа дает жизнь телу, так и Святой Дух дает жизнь нашей душе. Святой Дух одушевляет ее освящающей благодатью, Им изливаемой, и тем самым поддерживает ее, дает ей действовать, оживотворяет, побуждает к возрастанию в любви. Подобным же образом в Церкви всё держится на Святом Духе; Он дает всем ее членам, столь различным по происхождению, языку и обычаям, жить единой для всех жизнью, принадлежа к одному и тому же Телу, Глава которого — Иисус Христос. У всех них общая вера, все черпают благодать из одних и тех же таинств, всех воодушевляет одна и та же надежда, осуществления которой все ожидают; одним словом — все живут единым Святым Духом.

«Qui ex Patre Filioque procedit»: и этот Святой Дух исходит от Отца и Сына. Как можно помыслить, будто Отец и Сын не едины? Между Ними должна существовать объединительная связь. Отец и Сын не просто стоят рядом, Их связуют, объемлют некие узы, и узы эти исходят от Них Обоих, становясь с Ними едиными; эта взаимная Любовь и есть Святой Дух.

Основное внимание Отцов Никейского Собора, составлявших символ веры, было посвящено тому, что касается Иисуса Христа; на Константинопольском Соборе было решено дополнить Никейский символ, прибавив к нему часть, касающуюся Святого Духа, кроме лишь слова «Filioque»: по выражению отцов, там говорилось просто «Qui ex Patre procedit». Отцы этого Собора не видели необходимости более подробно толковать о Его исхождении, поскольку слова Господа в Евангелии не оставляют в этом вопросе сомнений: «Я пошлю вам от Отца Духа истины, Который от Отца исходит» — «Ego mittam vobis a Patre Spiritum veritatis qui a Patre procedit» (Ин. 15:26): следовательно, Он является началом Святого Духа, поскольку посылает Его. Отец посылает Сына, и очевидно, что Сын исходит от Отца, Им рожден; Господь говорит здесь: «пошлю вам Духа», и это доказывает, что Он Сам является источником Святого Духа, как является им и Отец. И если Господь добавляет: «Qui a Patre procedit», Он никоим образом не желает сказать, будто Святой Дух исходит только от Отца; слова эти — лишь продолжение Его же слов, подчеркивающее, что Святого Духа посылает не Он один, а посылает Его Отец вместе с Сыном.

Греки отказались признать эту истину и принялись оспаривать сей фрагмент, дабы низринуть учение о Троице. Мы же веруем, что Троица в Своих Трех Лицах связана невыразимым единством, сиречь — что Первая ипостась порождает Вторую, а друг с другом Первая и Вторая соединены Третьей. Если мы откажемся от этих уз, исходящих от Отца и Сына и связующих Их воедино, то Святой Дух окажется оторван от Сына, и Троица распадется.

Впервые слово «Filioque», точнее выражающее то, что провозгласили Отцы Константинопольского Собора, было внесено в символ веры в Испании; возникла такая практика в VIII веке, [Эти сведения устарели: первые местные Символы, в которых говорится об исхождении Святого Духа от Отца и Сына, сейчас датируются концом IV — началом V в. и распространены на большой территории от Персии до той же Испании. — прим. пер. украинского издания.] но Римская Церковь не принимала ее до XI-го. Она знала, что подобная мера приведет к затруднениям, но, видя в том необходимость, приняла всё же такое решение, и с той поры это дополнение к Credo стало обязательным для всей Церкви.

«Qui cum Patre et Filio simul adoratur et conglorificatur». Святому Духу подобает поклонение, ибо Он воистину Бог. Согласно истинной вере, Его нужно не только славить, но и поклоняться Ему, как Богу, равно как поклоняемся мы Отцу и Сыну, «simul adoratur»: Ему мы поклоняемся так же, как двум остальным Божественным Ликам, и одновременно (simul) с Ними. При этих словах Святая Церковь предписывает преклонить голову в знак почтения к Святому Духу, Чью Божественность мы здесь исповедуем. «Et conglorificatur», Ему подобает слава, иными словами — Он славится вместе с Отцом и Сыном; Он включен в ту же доксологию, или прославление («доксология» означает «воздаяние славы»).

«Qui locutus est per prophetas»: здесь перед нами еще один догмат. Святой Дух говорил через пророков, и факт этот провозглашает Церковь. Формулируя эту статью, она подразумевала, главным образом, посрамление маркионитов, учивших, будто есть Добрый Бог и Злой Бог, и будто Бог иудеев не был благ. Здесь Церковь объявляет, что Святой Дух говорил через пророков от книг Моисеевых до тех, что близки по времени ко Христу, — объявляет, что действие Божьего Духа распространялось по нашей земле от самого ее начала.

В день Пятидесятницы Он сошел на апостолов и опустился на землю, дабы обитать на ней, но миссия Его совершенно отлична от миссии Христа. Слово, ставшее плотью, сошло на землю, но через известное время вновь вознеслось на небеса. Святой Дух же, напротив, сошел, чтобы навсегда поселиться с нами, как сказал наш Господь, провозглашая Своим апостолам грядущего Параклита-Утешителя: Отец «даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек» (Ин. 14:16). И Он добавил, что сей Утешитель научит их всему, дав им вспомнить всё, чему учил их Сам Христос: «напомнит вам всё, что Я говорил вам» (там же, 26).

Церковь нуждается в научении, водительстве и поддержке. Кто должен всё это делать? Кто делает это? По обетованию Господню Святой Дух помогает ей и будет помогать до конца света. Итак, Сын был послан Отцом и после вновь восшел на небеса; Отец и Сын вместе послали Святого Духа, дабы Он оставался в Церкви до конца мира. Господь сказал: «Отец пошлет вам Духа», и Он же сказал: «Я пошлю вам Духа»; сие было сделано для того, чтобы показать отношения между Божественными Ликами, Кои не могут быть оторваны друг от друга, как то утверждали еретики.

И вот Святая Церковь четко явила пред нами учение о Троице. Прежде всего — об Отце Всемогущем, Творце всего; затем о Сыне, сошедшем с небес, сделавшемся человеком и умершем за нас, после чего воскресшим из мертвых и с торжеством вознесшемся на небеса; и, наконец, о Святом Духе, Боге и Господе равно с Отцом и Сыном, животворце, говорившем через пророков.

За сим идет следующий предмет: «Et unam sanctam catholicam et apostolicam Ecclesiam». Заметьте, что мы не говорим: «я верую в Церковь», а лишь — «верую Церкви» [в официальном русском переводе символа веры это различие утрачено. — прим. пер.]. Отчего это? Оттого, что вера, имеющая своим непосредственным объектом Бога, есть движение нашей души к Богу; к Нему она стремится и в Нём находит упокоение, поэтому мы веруем В БОГА. Что же касается предметов сотворенных, посредничающих между нами и Богом и помогающих нам идти к Богу, но Самим Богом не являющихся, то мы просто верим им. Так, например, мы верим Святой Церкви, основанной Господом нашим Иисусом Христом, в лоне которой только и можно обрести спасение: «верую Церкви», Credo Ecclesiam. В этом символе веры, читаемом во время Мессы, сия статья нашей веры выражена полнее, нежели в апостольском, где мы научены говорить просто: «верую в Святую Католическую Церковь».

Итак, прежде всего, мы провозглашаем, что существует лишь одна Церковь: Credo unam Ecclesiam. В Песни Песней наш Господь так называет ее: «единственная — она, голубица Моя, чистая Моя» (Песн. 6:8). Далее, она свята: Credo sanctam Ecclesiam. И вновь мы слышим, как в той же Песни Божественный Супруг говорит: «возлюбленная Моя, голубица Моя, прекрасная Моя… Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе!» (там же, 2:10; 4:7). Обращаясь к Ефесянам, св. Павел также говорит, что Церковь, которую Господь наш явил Себе, это Церковь славная, не имеющая ни пятна, ни порока (Еф. 5); а это значит, что Церковь Христова свята, что нет святых вне ее, в ней же всегда пребывают святые. И, более того, будучи свята, она не может учить чему-либо, кроме истины. Церковь эта — католическая: Credo Ecclesiam Catholicam; сие означает, что она — вселенская, ибо распространена по всей земле и будет существовать до конца времен; и то, и другое включено в категорию католичности. И наконец, она — апостольская: Credo Ecclesiam Apostolicam. Да, отправная точка ее существования — Сам Господь; она не возникла внезапно по прошествии пяти, десяти или пятнадцати столетий, как, например, протестантизм; ведь тогда она не могла бы происходить от Господа нашего. Чтобы быть истинной Церковью, нужно быть Церковью апостольской, сиречь — иметь иерархию, восходящую к апостолам, а через апостолов — к Самому Господу.

Итак, мы веруем Церкви, и Бог желает, чтобы мы веровали в то, что она — единая, святая, католическая и апостольская: et Unam, Sanctam, Catholicam, et Apostolicam Ecclesiam. Мы верим ей, поскольку она основана на этих четырех необходимых признаках, которые и позволяют говорить о ней как о божественном установлении; тот же факт, что она обладает этими четырьмя признаками, как раз и доказывает ее божественное происхождение.

«Confiteor unum baptisma in remissionem peccatorum»: «Исповедую единое крещение во отпущение грехов». Слово «confiteor» означает здесь «признаю». Но почему Святая Церковь обязывает нас столь прямо исповедовать единство крещения: «confiteor unum baptisma»? Потому, что здесь она желает провозгласить существование лишь одного-единственного способа духовного рождения, а по словам апостола, обращенным к Ефесянам, есть лишь одно крещение, как один Бог и одна вера: «Unus Dominus, una fides, unum baptisma» (Еф. 4:5).

Крещение делает нас детьми Божьими, давая в то же время освящающую благодать, посредством которой на нас нисходит и поселяется в нас Святой Дух. Когда же, увы, совершив смертный грех, человек теряет эту благодать, таинство отпущения грехов примиряет его с Богом и возвращает ему крещальный дар — это же первое его освящение и никакое иное, столь сильна эта первая благодать. Всю свою силу крещение черпает из воды, истекшей из пронзенных ребер нашего Господа и потому ставшей для нас началом жизни; таким образом, Господь воистину породил нас, и это — единственное крещение, которое должны мы признавать и исповедовать.

«Et exspecto resurrectionem mortuorum»: «ожидаю воскресения мертвых». Церковь велит нам говорить не просто: «верю в воскресение мертвых», но — «ожидаю». И действительно, нам следует ждать с нетерпением мига воскресения, ибо для совершенного блаженства необходим союз тела и души. Эту истину язычникам было очень сложно принять, поскольку смерть кажется условием самой нашей природы; по природе мы состоим из тела и души, и поскольку эти две составляющих могут быть разделены, смерть как бы властвует над нами. Но для нас, христиан, воскресение мертвых — фундаментальный догмат. Сам наш Господь, воскреснув на третий день после Своей смерти, подтверждает этот догмат самым разительным образом, ибо, говорит св. Павел, он первым из мертвых вновь стал жив: primogenitus ex mortuis; и поскольку все мы должны подражать Ему, то так же, как и Он, воскреснем.

«Et vitam venturi sæculi». Также я ожидаю и жизни будущего века, не знающей смерти. На земле мы живем жизнью благодати, нас поддерживают вера, надежда и любовь, но мы не видим Бога. Во славе же мы будем в полноте наслаждаться лицезрением Его, увидим Его лицом к лицу, как говорит нам св. Павел: «Videmus nunc per speculum in enigmate, tunc autem facie ad faciem» (I Кор. 13:12). Далее, во дни сего земного странствия мы подвержены опасности утратить благодать, тогда как на небесах такому страху уже нет места, там мы будем обладать тем, что одно только и может в полноте удовлетворить бескрайнее стремление людского сердца — обладать Самим Богом, единственной целью человека. Так что у Святой Церкви есть веская причина говорить: «Et exspecto vitam venturi sæculi».

Таково величественное исповедание веры, которое Святая Церковь влагает в уста своих сынов и дочерей. Есть и другая формула, составленная Пием IV после Тридентского Собора. Она включает в себя эту, только что нами разобранную, а также еще несколько статей, направленных против протестантов, которые, если хотят отречься от ереси, должны вслух прочесть ее, а без этого не могут получить отпущения грехов. Также и все держатели бенефициев, прежде, нежели получить их, должны провозгласить эту формулу веры; поэтому, в частности, ее произносит епископ, прибывая в свою епархию.

[Церковный бенефиций в каноническом праве — институт, получивший развитие в раннем Средневековье и представляющий собой какое-либо материальное достояние, переданное Церкви в качестве пожертвования и выделенное для содержания лица, занимающего ту или иную церковную должность — епископа, каноника, настоятеля прихода и т. п. В случае, если жертвователь сам являлся учредителем такой должности (частной церкви, частного алтаря, монастыря), он обычно оставлял за собой и своими потомками право выбирать держателя данного бенефиция. — прим. ред. итальянского издания.]

[После II Ватиканского Собора формула исповедания веры, которое должны совершать церковные должностные лица, была изменена; см. Кодекс Канонического Права 1983 г., кан. 833. — прим. пер.]

Когда верные допоют Символ веры, священник лобызает алтарь и, обратившись к народу, произносит: «Dominus vobiscum», на что получает обычный ответ: «Et cum spiritu tuo». Почему же священник лобызает алтарь? Потому, что в момент обращения к верным хочет приветствовать их поцелуем Христовым, Христос же представлен алтарем.

Засим следует чтение оффетория. Это современный обычай, поскольку в прежние времена ничто из того, что поет хор, не произносилось у алтаря. В этой части Мессы весьма ясно видны функции, принадлежащие различным духовным санам: диакону следует подать священнику патену (patena) с лежащей на ней гостией. Диакон не способен совершить Пресуществление, но может нести Святую Евхаристию и даже прикасаться к Ней и подавать Ее верным, и потому нас не удивляет то, что он делает; что же касается субдиакона, то он, как мы видим, остается от священника на гораздо большем расстоянии.

Приняв патену и принося Господу гостию, священник произносит молитву «Suscipe, sancte Pater». Она датируется VIII или IX веком.

Чтобы лучше понять смысл всех последующих молитв, мы должны постоянно помнить о сути Жертвы, хотя она еще не принесена во всей своей царственной реальности. В этой молитве о гостии впервые говорится как о жертве, приносимой Предвечному Отцу, хотя в этот момент она еще не является Само́й Божественной Жертвой. Упоминается о том, что гостия не имеет в себе никакого порока: «immaculatam hostiam»; эти слова — ссылка на жертвы Ветхого Завета, которые должны были быть свободны от всякого изъяна, ибо являлись прообразом Господа, Который однажды явился нам как Immaculatus.

В молитве сей разум священника уходит прочь от настоящего мгновения: он мыслит о той Гостии, что будет лежать на алтаре после Освящения, о единственной Истинной Жертве. За кого же она приносится? Здесь мы видим, сколь полезно присутствовать на Мессе и участвовать в ней, ибо священник приносит ее не только за себя самого, но и за всех, кто его окружает: «pro omnibus circumstantibus». Он постоянно упоминает всех присутствующих. Но это не всё; действие Святого Жертвоприношения Мессы простирается столь далеко, что священник говорит и обо всех верных, не забывая упомянуть и умерших: «pro omnibus fidelibus christianis vivis atque defunctis»; ибо Жертва должна не только прославить Бога, но и обрести блага для человека.

Четыре молитвы оффертория не очень древни: в прошлом выбор формулировки оставался на усмотрение каждой церкви, и лишь канон не претерпевал местных изменений, а оставался повсеместно одним и тем же. С тех пор, как Папа Пий V издал свой миссал, которым мы теперь пользуемся, ни в одной из принятых им формул менять ничего нельзя, но то, что разные молитвы восходят к разным эпохам, объясняет существенную разницу в стилистике латинского языка между ними и каноном (последний гораздо более красив).

Завершив молитву приношения, священник совершает крестное знамение над патеной и помещает гостию на корпорал (corporale). Знак креста провозглашает идентичность Жертвоприношения Мессы и Крестной Жертвы. После этого диакон наливает в чашу (calix) вино, а субдиакон подходит, дабы исполнить свое служение, состоящее в добавлении к вину в чаше воды; это действие — высочайшая из его функций.

Молитва, которой сопровождается сия церемония, весьма древняя; она восходит к первым векам существования Церкви, и легко увидеть, что в те времена, когда она была составлена, латынь являлась разговорным языком. Она ярко являет нам ту важность и то достоинство, которым обладает вода, используемая здесь для священной жертвы. Почему в чашу наливается вода? Потому, что, согласно преданию, Сам Господь, устанавливая Евхаристию, смешал вино с водой, как обыкновенно поступают воздержанные люди, и этого обычая продолжает придерживаться Церковь. И она пользуется этой возможностью, чтобы обратиться к нам на чудесном языке, раскрывая пред нами самые возвышенные тайны.

Так говорит Мать-Церковь: «Deus, qui humanæ substantiæ dignitatem mirabiliter condidisti» («Боже, чудесно создавший достоинство человеческого естества»). Почему здесь идет речь о достоинстве человека? Почему вспоминается Божество и Человечество Иисуса Христа? Потому, что вино и вода употребляются здесь как образы: вино символизирует Иисуса Христа как Бога, вода же — как Человека. Слабость воды в сравнении с крепостью вина выражает различие между человеческой и божественной природами Иисуса Христа. В этой воде нам следует видеть и самих себя, поскольку это мы в лице Марии оделили Господа человеческой природой; и потому Святая Церковь говорит об этом с чувством восхищения, потому любит вести речь об истинном достоинстве человека.

Уже царственный пророк воспевал это наше достоинство в своем Псалме: «Constituisti eum super opera manuum tuarum, omnia subjecisti sub pedibus ejus», «Поставил его владыкою над делами рук Твоих; всё положил под ноги его» (Пс. 8). Если же мы вспомним, как именно Бог сотворил человека, нам не удивительно будет слышать, что Святая Церковь говорит о том, что это было чудом. О нём говорит Бог, изрекая: «сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему». И как Он сказал, так и сделал.

Но если так человек был создан, то еще более восхитительным образом был он возвышен после своего падения, и об этом не забывает упомянуть Святая Церковь: «mirabilius reformasti» («и еще чудеснее его преобразовавший»). Да, Бог вознес человека гораздо более чудесно, нежели сотворил, обручив человеческую природу со Своим Сыном и тем самым преобразив падшего.

«Da nobis per hujus aquæ et vini mysterium, ejus divinitatis esse consortes, qui humanitatis nostræ fieri dignatus est particeps, Jesus Christus, Filius tuus, Dominus noster». «Даруй нам через эту тайну воды и вина стать причастниками Божества Того, Кто благоволил соделаться причастным нашему человечеству, Иисуса Христа, Сына Твоего, Господа нашего». Прежде всего, Святая Церковь явственно ставит пред нами тайну Воплощения — это делается в образе воды и вина, смешиваемых в единое вещество; таким образом Церковь воспоминает союз человеческой и божественной природ Господа и просит Бога, чтобы и нам было позволено участвовать в божестве Господнем, как говорит об этом в своем Втором послании (1:4) св. Петр: «ut per hæc efficiamini divinæ consortes naturæ», то есть — дабы по обетованиям, исполненным в Иисусе Христе, мы соделались причастниками Божеского естества. Сие обожение, начавшись на земле посредством освящающей благодати, завершится во славе на небесах. В земном раю диавол сказал Еве, что если только они с Адамом последуют его совету, оба сделаются словно боги. В этом он солгал, ибо как тогда, так и сейчас человек может прийти к божественности, лишь верно исполняя Божьи заповеди. На небесах все мы будем как боги — не став ими по природе, но лицезря Бога блаженным ви́дением, как Он Сам Себя видит; состояние наше будет состоянием тварных существ, стоящих лишь на ступень ниже Божества. Святая Церковь часто представляет нашему мысленному взору эту истину, и так же поступает в этой молитве, говоря о воплощении Слова — самом Начале истинного величия человека.

При Мессах за усопших священник не благословляет воду, и здесь мы прикасаемся к еще одной тайне. Как уже было сказано, вода представляет верных, а вино — нашего Господа, Иисуса Христа. Употребление воды с вином является, следовательно, образом сразу двух тайн: тайны соединения человеческой и божественной природ в Господе, а затем — и тайны соединения Иисуса Христа со Своей Церковью, состоящей из всех верных. Церковь же не имеет юрисдикции над душами в чистилище и не может уже употреблять в их отношении власть ключей. Покуда ее чада пребывают на земле, она пользуется по отношению к ним властью вязать и разрешать, данной ей Господом, и тем самым ведет каждую душу либо к Церкви Торжествующей — и тогда Церковь на земле склоняется в почтении пред такою счастливой душой, либо же к Церкви Страждущей, и за такую несчастную душу Церковь на земле молится. Но какой-либо юрисдикции над такою душой земная Церковь уже не может иметь, а может лишь ходатайствовать за нее. Именно это Святая Церковь выражает, опуская благословение воды при заупокойных Мессах, тем самым показывая, что не властна над душами в чистилище.

Вода столь необходима для Святого Жертвоприношения Мессы, что если достать ее окажется невозможно, придется воздержаться от совершения Мессы, будь то даже день Пасхи.

С другой стороны, добавлять воду надо в таком количестве, чтобы не изменилось само вино, поскольку в таком случае Пресуществление не произойдет.

Картузианцы, следующие обряду XI столетия, и доминиканцы, литургия которых принадлежит XIII в., не совершают этой церемонии во время богослужения: она проходит у них обычно в ризнице и лишь иногда у алтаря, но непременно до начала Мессы.

Вода и вино смешиваются в чаше, и священник преподносит сию чашу Богу, произнося слова: «Offerimus tibi, Domine, calicem salutaris, tuam deprecantes clementiam: ut in conspectu divínæ majestatis tuæ, pro nostra et totius mundi salute, cum odore suavitatis ascendat. Amen». — «Приносим Тебе, Господи, чашу спасения, умоляя Твою благость, да взойдет она пред лице Божественного Величества Твоего за наше и всего мира спасение, с благоуханием приятным. Аминь».

В этой молитве Святая Церковь заранее помышляет о том, чем станет сия чаша. Сейчас в ней содержится лишь вино, позднее же от вина останутся лишь акциденции, внешний вид, субстанция же или сущность уступит место Крови Самого Господа. [В аристотелевской и христианской терминологии акциденциями называют несущественные свойства какого-либо предмета в противоположность его субстанции, делающей предмет тем, что он есть. — прим. пер. украинского издания.] Следовательно, Святая Церковь просит Бога узреть большее, нежели то, что она приносит Ему в этот миг — молит, дабы эта чаша стала в Его глазах приятным благоуханием, то есть чтобы она была приемлема для Его божественного величия и тем самым дала всем нам спасение.

Молитва оффертория закончена; священник ставит чашу на корпорал и совершает крестное знамение, держа в руке патену, прежде всего, над тем местом, где она должна будет стоять, дабы таким образом еще раз показать, что сия жертва есть воистину жертва крестная. В Латинской Церкви хлеб полагается на алтаре перед священником, чаша же — между хлебом и алтарным распятием; таким образом, два приношения оказываются одно перед другим. Греки, напротив, помещают их рядом, параллельно: просфору — слева, чашу же — справа. Как только чаша поставлена на корпорал, ее вновь накрывают покровцом. Покровец (palla) — это доведенный до некоторой степени жесткости льняной плат, помещаемый на чашу, чтобы в нее ничто не могло упасть (особенно это важно после Освящения). В прошлом покровец не использовался, а корпорал был достаточно велик, чтобы накидывать его на чашу. Такого обычая до сих пор придерживаются картузианцы. К использованию покровца привели соображения удобства и экономии, однако чтобы показать, что это не что иное, как часть самого корпорала, с покровцом обращаются с той же мерой почтения. Он особым образом освящается, что помещает его в разряд предметов, отличных от обыкновенных, которыми может пользоваться кто угодно; еще одно подтверждение того, что покровец и корпорал суть одно, это то, что для освящения обоих из них употребляется одна и та же формула. В Риме покровец делают из двух кусков льна, которые сшиваются вместе и накрахмаливаются. В других странах между двумя кусками ткани обычно вкладывают тонкий картон.

За приношением чаши следует еще одна молитва, которую священник произносит у середины алтаря, сложив ладони и несколько склонив голову: «In spiritu humilitatis et in animo contrito suscipiamur a te, Domine: et sic fiat hoc sacrificium in conspectu tuo hodie, ut placeat tibi, Domine Deus». — «Со смиренным духом и сокрушенным сердцем да будем мы приняты Тобою, Господи, и да будет жертва наша пред Тобою ныне благоугодна Тебе, Господи Боже». Эту общую молитву поместила сюда Святая Церковь, чтобы сделать священные обряды совершенными. Слова ее — те, что произнесли три отрока в пещи огненной, как повествует о том книга пророка Даниила (3:39-40.)

За сим следует весьма важное благословение: надлежит призвать Святого Духа, дабы Он благоволил сойти и действовать в Святом Жертвоприношении; это священник делает следующими словами: «Veni, sanctificator omnipotens æterne Deus, et benedic (при этом слове он совершает крестное знамение над всем приносимым) hoc sacrificium, tuo sancto nomini præparatum». («Прииди, Освятитель, всемогущий вечный Боже, и благослови сие жертвоприношение, уготованное Твоему святому Имени»).

Поскольку Сам Дух Святой совершает в Святой Мессе превращение хлеба и вина в Тело и Кровь нашего Господа, правомочно упомянуть Его в ходе Жертвоприношения. Здесь Святая Церковь молитвенно призывает Его, дабы как Он произвел нашего Господа Иисуса Христа во чреве Марии, так и вновь благоволил бы произвести Его здесь, на нашем алтаре. Это свое прошение она выражает здесь в виде мольбы о благословении: «благослови эту жертву», сиречь — соделай ее плодотворной, дабы она была благоугодна Божественному величию.

Мы уже видели, что алтарь представляет нашего Господа, и отсюда становится ясно, почему с ним обращаются столь почтительно; вся остальная церковь представляет члены Мистического Тела, Главой которого является Христос, иными словами — верных, из совокупности которых состоит Святая Церковь, Невеста Христова. Впервые взойдя к алтарю, священник уже окадил его во всех направлениях, почтив, таким образом, Самого Христа. Теперь же эта церемония повторяется вновь со священной торжественностью: как, по евангельскому повествованию, цари Востока возложили богатые дары к ногам Богомладенца, так и священник будет жечь ладан во славу своего Владыки и Царя.

Но самому окаждению алтаря должен предшествовать еще один обряд. Хлеб и вино, только что принесенные священником, фактом этого приношения возведены над порядком обычных вещей настолько, что если случится так, что священник в этот момент своего служения умрет, эти хлеб и вино следует уничтожить, поместив в кропильницу с освященной водой. Чтобы явить свое почтение к ним, Святая Церковь изливает на них благоухание своего ладана, как изливала бы на Самого Христа. Обычай употреблять при церковных обрядах благовония происходит с Востока, где они имеются в изобилии. В наших же холодных странах, хотя добыть их здесь гораздо сложнее, Святая Церковь не допускает, чтобы наши церемонии обходились вовсе без них, и предписывает употреблять хотя бы ладан, равно как при миропомазании примешивает к елею хотя бы бальзам. После окаждения хлеба и вина (incensatio super oblata) подобным же образом окаждается и сам алтарь. Перед своим использованием ладан должен быть освящен; священник делает это следующей молитвой: «Per intercessionem beati Michaëlis Archangeli, stantis a dextris altaris incensi…» («Через предстательство блаженного Михаила Архангела, стоящего по правую сторону жертвенника кадильного…») Книга Откровения не называет по имени ангела, держащего золотую кадильницу. Но Святая Церковь здесь именует его святым Михаилом, князем небесных воинств. Иные считают, что в этом месте есть ошибка, ибо у св. Луки стоящим одесную жертвенника назван ангел Гавриил, но Церковь не внемлет этим возражениям; св. Лука не пишет, чтобы Гавриил держал золотую кадильницу. Первое благословение ладана было не столь торжественным — там священник говорил лишь: «Ab illo benedicaris, in cujus honore cremaberis», — «Да благословит тебя Тот, во Чью честь ты будешь сожжен». Здесь же он взывает к ангелам, поскольку тайна благоухания — не что иное, как молитва святых, представляемая Богу ангелами, как говорит нам св. Иоанн в своем Откровении (8:4): «И вознесся дым фимиама с молитвами святых от руки Ангела пред Бога», «Et ascendit fumus incensorum de orationibus sanctorum de manu Angeli coram Deo».

Священник окаждает хлеб и вино таким образом, чтобы они были полностью окутаны ощутимым благоуханием ладана, и произносит при этом следующие слова: «Incensum istud a te benedictum ascendat ad te, Domine: et descendat super nos misericordia tua». — «Каждение сие, Тобою благословленное, да взойдет к Тебе, Господи; и да снизойдет на нас милосердие Твое». Эта молитва, будучи знаком почитания Бога, выражает также и пожелание для нас. Согласно предписаниям рубрик, священник разделяет фразу на фрагменты, соответствующие окаждению различных предметов, которым надлежит эта честь. При первом окаждении алтаря священник не произносил никаких молитв, сейчас же, когда он таким образом почитает алтарь во второй раз, Святая Церковь велит ему повторить отрывок из Псалма 140, выбранный, в основном, потому, что в нём имеются те слова, что первыми влагает она в уста священника: «Dirigatur, Domine, oratio mea, sicut incensum, in conspectu tuo». — «Господи, да направится молитва моя, как фимиам, пред лице Твое». Церковь всегда с чудесной точностью выбирает слова, подходящие для обстоятельств, будь то отрывки из Псалмов или же из Евангелий и Посланий. Вначале священник окаждает распятие или же Святые Дары, если они выставлены на алтаре; затем склоняется перед распятием, а если в алтарной дарохранительнице хранятся Святые Дары — то преклоняет колено; если имеются выставленные на алтаре реликвии, то их он окаждает двумя движениями кадила (сперва те, что на стороне Евангелия, затем — те, что на стороне Послания); после сего окаждает каждую часть самого алтаря. Во всех прочих отношениях это окаждение ничем не отличается ни от первого, ни от тех, что совершаются во время часов хвалы и вечерни.

Возвращая кадило диакону, священник выражает благопожелание как в его отношении, так и в своем собственном, говоря: «Accendat in nobis Dominus ignem sui amoris, et flammam æternæ charitatis», — «Да возожжет в нас Господь огонь любви Своей и пламя милости вечной». Диакон, принимая кадило, целует руку священника, а затем верх цепочек, на которых оно подвешено; подавая кадило священнику, он делал то же в обратном порядке. Эти обычаи пришли к нам с Востока и являются знаками почтения и уважения; их сохранением мы обязаны литургии. Затем диакон почитает окаждением священника, а тот принимает его, стоя боком к алтарю; однако же, если на алтаре выставлены Святые Дары, как бывает, например, при Мессе, связанной с их возвращением на место после 40-часового поклонения, то он нисходит от алтаря и, стоя лицом к народу, принимает окаждение от диакона, который также занимает соответствующее этому место. За сим следует окаждение хора, начиная с епископа, если он присутствует, потом — прелатов, если присутствуют таковые, затем — священников и клириков и, наконец, всех верных, что показывает, что все они составляют единое Тело, Глава которого — Иисус Христос. Чтобы принять окаждение, все, будь то епископы, прелаты или простые верные, должны встать, и один только лишь Папа приемлет его сидя.

Пока хор и народ принимают честь окаждения, священник омывает руки. Церемония эта совершается в тот самый миг потому, что священник только что прикасался к кадилу, а оно из-за дыма всегда пачкается. Но в то же время омовение рук заключает в себе тайну: оно выражает необходимость священнику вновь и вновь очищать себя по мере приближения к Святой Жертве. Как Господь наш омыл ноги Своим апостолам прежде, нежели учредить Пресвятую Евхаристию и подать им Святое Причастие, так и священник должен очиститься. В Амвросианской литургии сей обряд омовения рук совершается во время канона, перед самым Освящением Даров; и символика его та же самая, а именно — возлежащая на священнике обязанность к самоочищению; однако момент, выбранный для этого обряда Римской Церковью, во всех своих решениях всегда благоразумной, предпочтительнее, нежели принятый в Амвросианской литургии.

Для сопровождения сего действия, обозначающего ту чистоту, которой должен обладать священник, Святая Церковь избрала 25-й Псалом, в монашеской службе часов отмечающий первый ноктюрн воскресной утрени: «Judica me, Domine, quoniam ego in innocentia mea ingressus sum». В этом Псалме говорит Сам Господь — легко понять, что священник никогда не применил бы к себе такие слова. Святая Церковь постановила, что произноситься должна лишь половина Псалма, начинающаяся со слов: «Lavabo inter innocentes manus meas: et circumdabo altare tuum, Domine…» — « Буду омывать среди невинных руки мои и обходить жертвенник Твой, Господи, чтобы услышать мне глас хвалы и поведать все чудеса Твои». Каждое из этих слов чудесно приспособлено для сего момента. Далее мы встречаем еще одно великолепное изречение пророка: «Domine, dilexi decorem domus tuæ et locum habitationis gloriæ tuæ» — « Господи! Возлюбил я благолепие дома Твоего и место жилища славы Твоей». Здесь Давид говорит о скинии, под сенью которой столь счастливо обитал, хотя не существовало еще Храма, построенного лишь во времена Соломона. Псалом продолжается до конца, чтобы священнику достало времени омыть и отереть руки. Еще один стих из того же Псалма: «Ego autem in innocentia mea ingressus sum» — «А я хожу в моей непорочности» — еще раз доказывает нам, что Псалом сей всецело Мессианский; следовательно, священник произносит его от Имени Христа, с Которым являет во время совершения Великой Жертвы единое целое. В заупокойных Мессах и в последние две недели перед Пасхой (при Мессах, совершаемых по дню недели) в конце этого Псалма опускается «Gloria Patri». Опущение Gloria здесь всегда сочетается с опущением Псалма «Judica me» в начале Мессы.

Завершив Псалом, священник возвращается к середине алтаря и здесь, соединив руки и слегка склонив голову, произносит: «Suscipe, sancta Trinitas, hanc oblationem, quam tibi offerimus ob memoriam passionis, resurrectionis, et ascensionis Jesu Christi, Domini nostri…» Здесь перед нами встают предметы высочайшей важности. Речь идет о Жертве: «suscipe hanc oblationem» — «приими, Святая Троица, сие жертвоприношение». Эти слова священник произносит, только что принеся хлеб и вино, но на самом деле подразумеваются не этот хлеб и не это вино. Сии вещества действительно освящены и благословлены, и потому достойны уважительного обращения, но Жертва, приносимая здесь Божественному Величию, не может заключаться в жертвоприношении лишь материальном, как было у иудеев — очевидно, что мысль священника простирается здесь к чему-то гораздо более высокому: он говорит о приношении Великой Жертвы, что должно вскоре свершиться. О Святая Троица, мы приносим Тебе эту жертву в воспоминание Страдания, Воскресения и Вознесения Господа нашего Иисуса Христа. Итак, здесь мы должны видеть в Господе три аспекта, без которых Он был бы неполон. Прежде всего, Он пострадал, но одного страдания было мало для Его удовлетворения, и потому Он также и умер, а вместе это называется Его Страстями; но и это не всё, ибо Господь вновь воскрес. Смерть — кара за грех, словно бы победа диавола над человеком, и потому, умри Христос без последующего Воскресения, Он претерпел бы истинное поражение. Но и это еще не всё: в славном и победном Своем Вознесении Он взошел на небеса. Господь наш не мог оставаться на земле: покуда Он не отверз небеса и Сам не взошел в них в Своей человеческой природе, небеса были закрыты для человека; и потому наше спасение не завершилось до тех пор, пока Господь, пострадав за нас, не вознесся, хотя Он воистину — Воскресший, как говорит св. Павел, «первенец из мертвых». Итак, размыслим же как следует над этой великой истиной — над тем, что наш Господь страдал, что Он воскрес, но что спасение человека не было бы завершено, если бы ему пришлось вечно оставаться в изгнании на земле, а значит, к Страстям и Воскресению необходимо было добавить Вознесение. Такова, следовательно, должна быть наша вера, ибо таково домостроительство Спасения, в котором содержатся три момента: Страсти, Воскресение и Вознесение. И так хорошо осознает Святая Церковь необходимость сих трех для полноты Христовой, и то, что в них заключается вся наша вера, что непременно настаивает на том, чтобы мы отчетливо выражали это здесь, в час приношения Жертвы.

«Et in honorem beatæ Mariæ semper Virginis». Не служится такая Месса, чтобы не приносила она славы нашей Благословенной Госпоже, заключающей в Себе весь мир. И потому мы воспоминаем, прежде всего, нашего Господа, затем — Пресвятую Деву, и, наконец, ангелов и святых. Ангелы больше нас, иными словами — они превосходят нас благодаря своей духовной природе; но Благословенная Госпожа наша, хотя и будучи лишь человеком, вознесена высоко над ними, ибо, как уже было сказано, в Ней заключен весь мир, Она — прекраснейшее из творений Бога, и потому Святая Церковь не может не почтить Ее при принесении священной Жертвы, не забывая сию совершенную Царицу и уделяя Ей должное место.

«Et beati Joannis Baptistæ». Святая Церковь высоко почитает св. Иоанна Крестителя: мы уже видели, что его она всегда упоминает в молитве «Confiteor», здесь же она рада вновь воздать хвалу Предтече нашего Господа. «Et sanctorum apostolorum Petri et Pauli»: достойно прославить также и сих двух великих апостолов, вместе потрудившихся над основанием Святой Римской Церкви.

«Et istorum». Это выражение у многих вызывало непонимание: не раз спрашивали, кто имеется здесь в виду? Иные говорили, что речь идет о святом, чья память сегодня празднуется, но тогда нам надо было бы говорить «istius», а не «istorum», к тому же еще одна сложность возникала бы с заупокойными Мессами; следовательно, мы видим, что Церковь говорит о чём-то ином. Ясно, что она хочет указать на святых, пребывающих «здесь», сиречь — о тех, чьи мощи заключены в самом алтаре. По этой самой причине, когда освящается алтарь, в него должны быть вложены мощи нескольких святых, ибо одного святого было бы недостаточно, чтобы оправдать принятое Церковью выражение: «et istorum». О да, говорит она, как почтить сих святых, служащих здесь подножием для тайны, на них установленной, сих святых, на чьих телах совершается Великая Жертва — что было бы уместнее, нежели особо упомянуть их.

«Et omnium sanctorum…» Наконец, Святая Церковь говорит обо всех святых в общем, ибо все они имеют участие в святой Мессе. «Ut illis proficiat ad honorem, nobis autem ad Salutem…» Обратите внимание на то, что в Святой Жертве сочетается два момента: с одной стороны, в ней воздается хвала Богу, Пресвятой Деве Марии и святым, с другой — она приносит благо нам; и потому Церковь здесь предлагает нам молить Бога, дабы Он благоволил принять ее ради достижения этой двойной цели. Что же до слов, завершающих эту молитву, то в них мы видим форму призывания святых, которых Святая Церковь особо воспоминает в тот или иной день: «Et illi pro nobis intercedere digneris in cælis, quorum memoriam agimus in terris. Per eundem Christum Dominum nostrum» (и обратите внимание, что к молитве всегда добавляется имя Христово).

Эта молитва, как и первая, была предписана для всеобщего употребления лишь со времен св. Пия V. Латынь ее не столь прекрасна, как язык канона, происходящего из самых первых веков христианства, равно как и молитва благословения воды, приведенная выше.

Затем священник, почтив алтарь целованием, обращается к народу с приветствием: «Orate, fratres: ut meum ac vestrum sacrificium acceptabile fiat apud Deum Patrem omnipotentem». Словами этими священник прощается с народом, ибо больше не обернется к нему до тех пор, пока не будет завершено Жертвоприношение. Но обратите внимание, что это не обычное прощание, ибо, например, когда он восходил к алтарю, то говорил просто «Dominus vobiscum». Здесь же он вверяет себя молитвам верных, дабы эта Жертва, принадлежащая как священнику, так и народу, была благоугодна Богу. Жертва есть Жертва священника, поскольку он в ее приношении является прямым действующим лицом, но она же — и Жертва народа, ибо для этого самого предназначения учредил ее Иисус Христос: теперь мы видим, отчего священник так подчеркивает эти слова: «meum ac vestrum sacrificium». По той же самой причине он призывает верных ко вниманию, вновь и вновь требуя от них сосредоточения — ибо им надлежит не забывать, что и они по самому тому, что являются христианами, соучаствуют в священстве, как говорит св. Петр, именуя верных «священством царственным», «regale sacerdotium» (1Пет. 2:9). От Христа они исходят и Христу принадлежат, они помазаны и по крещению своему становятся вторыми христами; и потому необходимо, чтобы и им принадлежала в союзе со священником власть принесения Жертвы. — Итак, побужденные голосом священника, спешат они откликнуться на его просьбу, выражая пожелание своего сердца: «Suscipiat Dominus sacrificium de manibus tuis ad laudem et gloriam nominis sui, ad utilitatem quoque nostram, totiusque Ecclesiæ suæ sanctæ. — «Да примет Господь эту жертву из рук твоих во хвалу и славу имени Своего, ради блага нашего и всей Церкви Своей Святой». Здесь в миссале имеется вставка — слово «meis», употребляемое в случае, когда по причине отсутствия или неумелости прислужника священник вынужден сам произносить ответ.

Когда же ответ этот произносят верные, им следует подумать о том, что больше они не узрят лица священника до тех пор, пока Сам Господь не снизойдет на наш алтарь. И даже голоса его они не услышат, кроме одного лишь мига — то будет, когда он станет петь великую и прекрасную молитву благодарения, сиречь префацию.

Но прежде он соединит желания верных, собрав их в единую молитву, которая произносится тихо и потому получила название «secreta», и поскольку молится священник в тишине, он не предваряет ее обычным словом «oremus» («помолимся»), ибо здесь не призывает верных, дабы те молились вместе с ним. В старых книгах, например, в сакраментарии св. Григория, эта молитва называется «Oratio super oblata», «Молитва над тем, что принесено». [Существует также мнение, согласно которому название secreta происходит не от тайного способа произнесения этой молитвы, а от буквального значения слова secretum — «отделенный», в том смысле, что она произносилась в древности над той частью принесенного в церковь хлеба и вина, которая выделялась для совершения Евхаристии, а не для употребления в пищу; известно ее название «Oratio super oblationes secreta», что можно перевести как «Молитва над отделенными приношениями». — прим. пер.]

Хотя прошения свои священник произносит тихим голосом, завершает он эту молитву вслух, провозглашая: «Per omnia sæcula sæculorum»; на что верные отвечают: «Amen», сиречь: и мы просим о том, о чём просишь ты. По сути, ни разу в ходе Святого Жертвоприношения священник не говорит ничего без согласия верных, которые, как уже было замечено, соучаствуют в священстве. Они не слышали произносившихся священником слов, но присоединяются к ним и сердечно одобряют их, отвечая: аминь, о да, молитва наша едина с твоею! Начавшийся таким образом диалог между священником и народом длится некоторое время, но последнее слово остается за одним лишь священником, торжественно, от имени всех собравшихся, воздающим благодарение.

Затем священник приветствует народ — на сей раз, однако, не оборачиваясь к нему — словами: «Dominus vobiscum», «Господь с вами»: ведь это — самый торжественный миг молитвы! И верные ответствуют: «et cum spiritu tuo», «и со духом твоим», да пребудет с тобою Господь, да поможет Он тебе! Мы едины с тобою! Священник же говорит: «Sursum corda»! Вознесите ввысь сердца! Он требует, чтобы сердца всех оторвались от земных помыслов и направились к одному лишь Богу, ибо молитва, которую он собирается начать, это молитва благодарения. Заметьте, как хорошо помещена здесь эта молитва, ведь священник стоит на краю совершения Жертвы Тела и Крови Господних, а Жертва эта для нас — орудие благодарения; посредством ее мы можем отдать Богу причитающийся Ему долг. И посему Святая Мать Церковь, исполненная в сей величественной мольбе восторженной радости, пробуждает верных детей своих этим возгласом: «Sursum corda»! — дабы и они вместе с нею восхитились этим великим актом благодарения, посредством которого она воздает Богу нечто великое и достойное Его. Теперь же верные спешат выразить священнику свои чувства: «Habemus ad Dominum!» — сердца наши вознесены ко Господу! Если так, отвечает священник, то давайте же все возблагодарим Господа: «Gratias agamus Domino Deo nostro». И верные добавляют тут же: «Dignum et justum est»! Тем самым они всецело присоединяются к благодарственной префации, которую начинает священник. — Диалог этот стар, как сама Церковь, и есть все причины считать, что его составили сами апостолы, ибо он обретается в древнейших Церквах и во всех литургических обрядах. Во время этих возгласов верные не должны сидеть, если только могут встать. Засим священник берет слово и один продолжает: «Vere dignum et justum est, æquum et salutare, nos tibi semper, et ubique, gratias agere: Domine sancte, Pater omnipotens, æterne Deus: per Christum Dominum nostrum». «Воистину достойно и праведно, до?лжно и спасительно нам всегда и везде благодарить Тебя, Господи святой, Отче всемогущий, вечный Боже, через Христа, Господа нашего». О да, благодарение наше должно совершаться через Иисуса Христа, ибо, если бы нам пришлось совершать его от своего собственного имени, между нами и Богом пролегала бы бесконечность, и благодарение наше никогда бы не достигло Его; а будучи совершено через Иисуса Христа, оно возносится напрямую и проникает в самое средоточие Божества. Но не только мы, люди, идем к Отцу через нашего Господ — даже сами ангелы не имеют к Нему иного доступа, нежели через Сына. Вновь послушайте священника: «Per quem majestatem tuam laudant Angeli», «Через Него (т. е. Иисуса Христа) Твое величие славят ангелы», ибо со времен Воплощения они поклоняются Божеству через Иисуса Христа, Господа нашего, полновластного Первосвященника. «Adorant Dominationes» — через Иисуса Христа «почитают Господства», «tremunt Potestates» — также и Власти, эти прекрасные небесные создания, трепещут в небесах в благоговении пред ликом Иисуса Христа; «Cæli», Небеса, сиречь ангелы еще более высокого порядка, «cælorumque Virtutes» — Силы небесные, еще более возвышенные ангелы — «ac beata Seraphim» — и блаженные Серафимы, чистой своею любовию приближающиеся к Богу, сколь только это возможно — «socia exsultatione concelebrant»: все эти великие хоры, соединившись в общем гармоничном ликовании, сослужат через Иисуса Христа Божественному Величию. Итак, префация завершается упоминанием об ангелах, чтобы те вели Воинствующую Церковь в воспевании гимна Церкви Торжествующей. «Cum quibus et nostras voces ut dimitti jubeas deprecamur, supplici confessione dicentes» — да, рады и мы тому, что вскоре слабый наш голос сольется с этим могучим гласом ангельским, и с тоскою молим дозволения, пребывая здесь, на дольней земле, и будучи еще грешниками, начать великое: «Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dominus Deus Sabaoth».

Все префации строятся на общей великой идее того, чтобы благодарить Бога, gratias agere, и притом — благодарить через Иисуса Христа, ибо лишь через Него можем мы приблизиться к Богу, приблизиться вместе с ангелами, к чьему небесному пению Трисвятого присоединяемся.

Помимо этой Общей префации Святая Церковь предлагает нам и другие, посредством которых мы приглашаем небесных духов праздновать с нами вместе, в общем акте благодарения, главные тайны Богочеловека, будь то в дни Рождества или Великого Поста, накануне Страстей Господних или на Пасху, на Вознесение или же на Пятидесятницу. Не забывает она упомянуть и Ту, через Кого сошло к нам на землю Спасение, Преславную Деву Марию, а также святых апостолов, проповедавших об искуплении всему миру.

Префация поется на ту же самую мелодию, на которую древние греки воспевали подвиги своих героев на посвященных им празднествах.

Trisagion (Трисвятое) — гимн, который услышал Исаия, когда ему было даровано видение небес, а позднее — и св. Иоанн, как он повествует об этом в своем Откровении (4:8). Церковь не могла поместить эту небесную песнь в начало Мессы, где мы только что исповедали себя грешниками пред Богом и всем небесным сонмом. Что же говорят ангелы? «Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dominus Deus Sabaoth». Они празднуют святость Бога. Как же они ее празднуют? Самым полным образом: они употребляют превосходную степень, трижды возглашая, что Бог воистину свят. Песнь Трисвятого мы встречаем также в гимне «Te Deum»: «Tibi Cherubim et Seraphim incessabili voce proclamant: Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dominus Deus Sabaoth».

Отчего же о Боге говорится путем троекратного утверждения Его святости? Оттого, что святость — главное из совершенств Бога: Бог Свят по Своей сути.

Даже в Ветхом Завете уже ве?дом сей ангельский клич: его слышал пророк Исаия; в Новом Завете Иоанн, Возлюбленный Ученик, говорит о нём в своем Откровении. Итак, Бог воистину Свят и благоволит открыть нам это. Но к святости добавляется еще: «Sanctus Dominus Deus Sabaoth», «свят Господь, Бог воинств»; это как если бы сказать: «Deus Sanctus et fortis», Бог святой и сильный. Следовательно, в Боге есть два качества: святость и сила. Это выражение, «Deus Sabaoth» или «Deus exercituum», «Бог воинств», употребляется потому, что ничто так не передает представление о силе, как войско, преодолевающее все препятствия, смеющееся над тяготами и побеждающее всё, что встанет у него на пути: так живо описывается Сила Божия. Итак, Бог Свят и Силен. Эта ангельская песнь получила название «Trisagion», происходящее от «agios» («святой») и «tris» («трижды»): Бог, трижды святой.

Так в Ветхом Завете передавалось представление о Пресвятой Троице, как если бы было сказано: Свят Бог Отец, Свят Бог Сын, Свят Бог Дух Святой. Но чтобы уловить проблеск этой истины, необходимо было большое знание Писания, и потому едва ли кто-то, кроме законоучителей, мог прийти к сему знанию, или же Бог в молитве изволил открыть эту истину привилегированным душам, которые желал озарить Своим светом. Среди иудеев всегда находились такие души, пользовавшиеся Его особой благосклонностью.

Исповедав святость и силу Божию, Церковь добавляет: «Pleni sunt cæli et terra gloria tua». Нет более величественного способа выразить Славу Божию: воистину, нет никакого уголка в мире сотворенном, где не сияла бы Слава Божия; всё произведено Его силою и всё воздает Ему славу. Святая Церковь, восхищенная созерцанием этого, восклицает в голос: «Hosanna in excelsis». В Священном Писании мы читаем, что этот клич издавали иудеи, когда Иисус входил в Иерусалим в день Вербного Воскресенья, и что люди кричали: «Hosanna filio David», да, осанна, что значит «спасение» — приветствие, исполненное глубочайшего почтения. Святая Церковь сливает два в одно, объединяя Sanctus и это торжественное приветствие: «Hosanna in excelsis», осанна в вышних. Она не упустила бы столь изысканной мудрости. Как в начале Мессы она велит нам соединиться с ангелами в пении Kyrie, клича глубочайшего страдания, так и теперь просит вновь слить голоса свои с пением ангельских хоров, но совершенно иным, нежели прежде, образом; о! ныне она вводит нас в тайны, — она стоит на пороге полного обладания ими; и потому охвачена ликованием, и единственная мысль ее теперь — петь своему Богу: «Sanctus, Sanctus, Sanctus, Hosanna in excelsis». Воистину, хорошо поступали иудеи, крича: «осанна», шествуя в радостной процессии с горы Елеонской к Иерусалиму и входя в него Золотыми воротами; всё было полно гармонии и дышало триумфом; но сколь более подобает нам петь эти слова в сей поразительный миг, когда Сын Божий вот-вот сойдет и станет среди нас, по истине Его знающих! Хорошо восклицали иудеи: «осанна». Но ведь они еще не знали Его; всего через несколько дней они станут кричать: «Tolle, tolle, crucifige eum»: «Возьми, возьми, распни Его». Это Трисвятое обретается во всякой церкви, какой бы литургии и какого бы обряда она ни была. В прошлом Sanctus пели на мелодию префации, и тогда было уместно воспевать его полностью перед Освящением, добавляя слова: «Benedictus qui venit in nomine Domini». Позднее, однако, петь его стали на более сложные мелодии, и потому возник сравнительно современный обычай разделять его надвое, поскольку Освящение могло произойти прежде, нежели его допоют. И потому теперь хор делает паузу перед словом «Benedictus», продолжая пение после Освящения. [Согласно инструкции Папы Пия XII от 1958 г. («De musica sacra et sacra liturgia», 27d]), Sanctus и Benedictus, исполняемые грегорианским пением, не разделяются, и лишь при полифоническом исполнении Benedictus поется после Освящения. — прим. пер.] Посему эта фраза, предназначавшаяся сначала в приветствие Тому, Кто должен был прийти, теперь понимается в смысле приветствия Тому, Кто пришел. Священник, однако, по-прежнему произносит эти слова: «Benedictus qui venit in nomine Domini» — немедля после Трисвятого, и, говоря так, осеняет себя священным знаком нашего Искупления, дабы показать, что слова эти относятся к Самому Господу. Однако же чтение священником Sanctus и Benedictus не следует считать относительно новым явлением, как говорилось выше касательно интроита. Ведь мы видим, что Sanctus читают священники восточных обрядов, а хорошо известно, что восточные литургии сохранили принятые в них обряды с глубочайшей древности, не претерпевшими ни малейших изменений.

Завершена префация, отзвучал Sanctus, и теперь священник входит в облако. Голос его больше не будет услышан, пока не закончится великая молитва. Молитва эта получила название «Canon Missæ», сиречь «Мерило Мессы», ибо именно она составляет Мессу по ее сущности: ее больше, нежели что-либо еще, можно назвать самой Мессой. Завершается она молитвой Pater noster, когда, как прежде бывало в завершение молитвы оффертория, об окончании ее дает знать сам священник, произнося в голос ее заключительные слова: «Per omnia sæcula sæculorum», к чему верные добавляют свое: «Amen», мы одобряем всё, что тобой было сказано и сделано, поскольку наше намерение едино с твоим: явить среди нас Господа, и потому мы соучаствуем во всех твоих действиях. Итак, следует соблюдать, чтобы священник произносил всю эту великую молитву — канон — тихим голосом, не исключая даже различных «Amen», закрывающих собой отдельные молитвы, из которых канон состоит. Лишь однажды он немного возвышает голос — только для того, чтобы произнести три слова, которыми объявляет грешником и себя, и всех, кто окружает его: «Nobis quoque peccatoribus».

В XVII веке еретики-янсенисты пытались произвести в нарушение ввести чтение канона вслух. Обманувшись их хитростью, кардинал де Бисси, преемник Боссюэ, санкционировал внесение в миссал, подготовленный им для своей церкви (ибо французские епископы того времени воображали, будто имеют такое право) напечатанных красным букв R. Эти красные R., естественным образом, предполагали, что произносить Amen, помеченные таким образом, должен народ. Народ же может отвечать лишь на те молитвы, которые может слышать. А отсюда должно было с необходимостью вытекать, что священнику нужно читать канон вслух, чего как раз и добивались янсенисты. Но, к счастью, к этому опасному нововведению было быстро привлечено внимание общественности, посыпались жалобы, и кардинал де Бисси сам отменил сделанное им неудачное решение. [Жак-Бенинь Боссюэ (Bossuet; 1627-1704) — французский епископ, воспитатель дофина — сына Людовика XIV. Был приверженцем ригористического крыла в Католической Церкви, но не янсенистом, и весьма известным духовным писателем. Его преемником по кафедре Мо стал еп. Анри-Понс де Тияр де Бисси (de Thiard de Bissy; 1657-1737), кардинал (с 1715 г.), боровшийся против янсенизма. Готовивший переиздание партикулярного миссала епархии Мо («Missale sanctæ Ecclesiæ Meldensis»; 1709) канцлер диоцеза свящ. Франсуа Лё Дьё (Le Dieu; ум. 1713) по собственному усмотрению внес в него указанные рубрики; кардинал осудил это новшество своим публичным распоряжением. — прим. пер.]

Различные молитвы, из которых состоит канон, относятся к древнейшим временам, однако проследить их до самых первых дней Святой Церкви нельзя; это доказывается тем фактом, что богослужение сперва совершалось на греческом языке, который был в ту эпоху распространен гораздо больше, чем латынь. Потому можно с вероятностью предположить, что эти молитвы, как мы их знаем, были составлены на рубеже II в. или даже в первые годы III в. В каждой Церкви есть свой канон, но если по форме они слегка различаются, суть их всегда остается той же самой, и учение, выражаемое различными обрядами, вполне идентично тому, что выражено обрядом латинским. В этом — чудесное доказательство единства веры при различии обрядов.

Начальная буква первой молитвы канона — T, соответствующая еврейской тав или греческой тау и по самой своей форме напоминающая крест. Ни один другой знак не мог бы быть уместнее в начале этой великой молитвы, в ходе которой возобновляется Жертва Голгофы. Потому, когда впервые писались великолепные сакраментарии, богато украшенные орнаментами и самыми разными изображениями, эту букву T обильно декорировали, и в конце концов родилась славная идея, предложенная самим текстом — рисовать ее в виде фигуры Христа на кресте. Со временем рисунок этот увеличивался, и в конце концов стал представлять собой изображение всей сцены распятия, но всё же как бы велик он ни был, он оставался лишь дополнением к одной первой букве молитвы Te igitur. Но позднее столь важный предмет сочли достойным независимого места, и в результате появилась отдельная картинка. Теперь нет ни одного полного миссала, где на развороте, где начинается канон, не было бы изображения распятого Христа. А восходит оно к простой виньетке, украшавшей древние сакраментарии.

Что же до значимости самой буквы тау, то о ней мы слышим уже в Ветхом Завете, ибо Иезекииль говорит, что на челе тех, кого Бог избрал для Себя, должен быть сделан кровью Жертвы знак тау, и Господь обещает пощадить тех, кто будет им помечен (Иез. 9:4-6 по Вульгате). А это объясняется тем великим фактом, что все мы спасены Крестом Иисуса Христа, который был сделан в форме буквы тау. Также и при миропомазании епископ чертит святым миром тау на челе тех, кого помазывает. Крест Господа нашего был в форме тау, и потому — T. Над ним была помещена палка, на которой держалась табличка, и так получилась та форма креста, которую мы знаем ныне, ибо от св. Иоанна нам известно, что над крестом нашего Господа была помещена надпись о причине Его казни: «Scripsit autem et titulum Pilatus, et posuit super crucem» (Ин. 19:19).

Заметьте, сколь важна одна-единственная буква, с которой начинается великая молитва канона.

«Te igitur, clementissime Pater, per Jesum Christum, Filium tuum, Dominum nostrum, supplices rogamus, ac petimus».

После Sanctus священник распростирает воздетые руки, затем, сведя ладони вместе, возводит взор к небесам, но тут же вновь опускает его. Потом, глубоко склонившись и держа на алтаре соединенные вместе руки, он произносит: «Te igitur, clementissime Pater» («Итак, Тебя, всемилостивый Отче»). Эти слова, «Te igitur», — связующее звено, они передают, что священник имеет лишь одну мысль: о Жертвоприношении. Как если бы он говорил Богу (ибо все эти молитвы, как видно по их строению, обращены к Отцу): видишь, что я принадлежу Тебе, видишь, что все верные вложили в мои руки свои пожелания, смотри — мы идем предстать пред Тобой во имя сей Жертвы; затем он лобызает алтарь, чтобы придать выразительную искренность своей мольбе, и продолжает: «uti accepta habeas et benedicas» («прими и благослови»), здесь он соединяет ладони и затем готовится начать крестное знамение над дарами, которое совершит трижды, добавляя слова: «hæc dona, hæc munera, hæc sancta sacrificia illibata» («эти дары, эти приношения, эту святую, непорочную жертву»); о да! — эти хлеб и вино, что мы принесли Тебе, воистину чисты, благоволи же благословить и принять их, и благословить не как лишь материальные хлеб и вино, но памятуя о Теле и Крови Твоего Сына, в которые они вскоре превратятся. Это крестное знамение, совершаемое священником над хлебом и вином, имеет особое значение — показать, что имеется в виду, прежде всего, Сам Христос.

Вновь простерев руки, он продолжает так: «in primis, quæ tibi offerimus pro Ecclesia tua sancta catholica» («которую мы приносим Тебе прежде всего за Твою святую Вселенскую Церковь»). Первейшей из всех, когда совершается Месса, получает свою долю благ Святая Церковь, ибо нет ничего дороже для Бога; Он не остается безучастен, когда речь идет о Его Церкви. «Quam pacificare, custodire, adunare et regere digneris toto orbe terrarum» («которую благоволи умирить, охранить, соединить и управлять ею по всей земле»). Слово «adunare» («соединить») передает собственное желание Бога относительно Церкви: Он хочет, чтобы она была едина, как Сам говорит в Святом Писании: «una est Columba mea» (Песн. 6:9).

Вступая в Его Божественное ви?дение, мы тоже молим Его сохранить ее всегда единою, чтобы ничто не могло разодрать нешвенный хитон Христов. Как в Pater noster самое первое прошение, которое Христос велит нам совершать, это чтобы Имя сие святилось: «Sanctificetur nomen tuum», уча тем самым, что Слава и интересы Бога должны всегда первенствовать над всем остальным, так и здесь сия Слава выдвигается на первое место, «in primis», в том, что касается Его Церкви. И мы молимся о ней, чтобы она жила в мире; просим, чтобы она была защищена, чтобы была воистину едина и благоуправлялась по всему мирозданию.

Здесь священник добавляет: «una cum famulo tuo Papa nostro N. et Antistite nostro N. et omnibus orthodoxis, atque catholicæ et apostolicæ fidei cultoribus» («Вместе со служителем Твоим Папой нашим (имя), епископом нашим (имя) и всеми православными, католическую и апостольскую веру исповедующими»). [«Православными» в собственном смысле этого слова, т. е. исповедующими «правую» — истинную, католическую веру. — прим. пер.] Итак, нет Мессы, которая не совершалась бы во благо всей Церкви; все ее члены участвуют в Мессе, а в тексте этой молитвы они называются непосредственно. Первым из всех идет имя викария Иисуса Христа на земле; когда же его имя произносится, мы склоняем голову, дабы почтить Иисуса Христа в лице Его викария. Единственное исключение здесь бывает, когда Святой Престол вакантен. Когда же Мессу служит сам Папа, то он заменяет эти слова такими: «Et me indigno servo tuo…» («и за меня, недостойного Твоего служителя»). Подобным же образом поступает в своем случае епископ, ибо после Папы миссал велит упомянуть епископа, в чьей епархии совершается Месса, дабы везде и повсюду Святая Церковь была представлена во всей своей полноте. В Риме епископа не упоминают, ведь епископ Рима — это сам Папа. Чтобы назвать всех своих членов без исключения, Святая Церковь говорит здесь обо всех верных, называя их «fidelium», сиречь теми, кто верен в соблюдении веры Святой Церкви, ибо для того, чтобы быть включенным в это упоминание, необходимо пребывать в сей вере; необходимо быть православным, как не забывает сказать здесь Церковь: «omnibus orthodoxis», что значит — тех, кто мыслит верно, кто исповедует католическую веру — веру, переданную нам апостолами. Придавая такой вес этим словам — «omnibus orthodoxis atque catholicæ et apostolicæ fidei cultoribus» — Святая Церковь хочет, чтобы мы видели: в данном случае из ее молитвы исключены те, кто не принадлежит к дому веры, кто не мыслит правильно, кто не православен, кто не получил свою веру от апостолов. Выражения, которыми пользуется повсюду Святая Церковь, весьма четко показывают, сколь далеко Месса отстоит от частных молитв. Церковь главнее всего, и ее намерения следует уважать. Таким образом Святая Церковь дает всем своим членам участие в Великой Жертве; поистине, не стань Мессы, и мы быстро впали бы вновь в порочность, в коей погрязают языческие народы, а это — дело антихриста: он предпримет все возможные меры, дабы не допустить служения священного Жертвоприношения Мессы, дабы, когда исчезнет этот великий противовес греху, Бог вынужден был положить конец всему, ничего не оставив. Мы легко поймем это, если обратим внимание на тот существенный упадок внутренней силы общества, что произошел с появлением протестантизма. Одна за другой разгорались общественные войны, неся с собой разорение, и всё лишь потому, что реже стало совершаться великое Жертвоприношение Мессы. Как ужасно бы это ни было, оно — лишь начало того, что случится, когда диавол и его присные пойдут свободно по земле, изливая повсюду потоки бед и опустошения, как предсказано Даниилом. Не давая совершаться рукоположениям и убивая священников, диавол в конце концов возобладает настолько, что принесение Великой Жертвы прервется — и тогда настанут на нашей земле дни ужаса и несчастия.

Не будем изумляться сему, ведь Святая Месса имеет бытие в глазах Божиих, а не только для нас; это акт, напрямую касающийся Его Славы. Он не презрит гласа Крови, говорящей в тысячу раз красноречивее, нежели кровь Авеля; Он непременно почтит сей глас особым Своим вниманием, ибо речь идет о Его же Славе, и поскольку Сам Его Сын, Предвечное Слово, Иисус Христос, приносит Себя в Жертву и молится за нас Отцу Своему.

В Пресвятой Евхаристии мы должны всегда помнить о трех предметах: во-первых, о Жертве, посредством Которой Богу приносится Слава; во-вторых, о таинстве, являющемся пищей для наших душ; в-третьих — о личном пребывании нашего Господа в Своем Реальном Присутствии, дабы мы могли воздавать Ему почитание, становящееся нам утешением в нашем изгнании.

Само это пребывание Господа, благодаря которому мы можем почитать Его, присутствующего здесь реально, является последним из трех великих аспектов: оно менее значимо, чем принятие таинства в Святом Причастии, а Святое Причастие менее значимо, чем Жертва, поскольку в нём речь идет лишь о нас самих; но когда все три аспекта осуществляются совместно, тогда достигается полнота Тайны, и происходит то, чего желал Господь, учреждая Евхаристию. Воистину, если бы нам дано было лишь поклоняться Господу, присутствующему среди нас, и то уже было бы даром чудесным и великим, но Святое Причастие намного превосходит его, а Жертва превосходит обе эти милости настолько, что не охватить мыслью: се! посредством Жертвы мы напрямую действуем на Самого Бога, и к действу этому Он не может быть безразличен, ведь иначе приуменьшил бы Свою Славу. А поскольку Бог всё совершает ради Своей Славы, Он должен быть внимателен к Святому Жертвоприношению Мессы и должен так или иначе подавать то, о чём таким образом молят Его Божественное Величие. Итак, Месса не совершается иначе, нежели исполняя эти четыре великих предназначения Жертвы: поклонение, благодарение, примирение и обретение того, о чём мы молимся, ибо так обетовал Сам Бог.

Уча нас молиться, Господь велел говорить: «Sanctificetur nomen tuum», — это отважная просьба, весьма тесно затрагивающая интересы великой Славы Божией; но в Святой Мессе мы заходим гораздо дальше: мы, малые создания, можем обращаться к Самому? Всемогущему, и Он не может отвергнуть эту Жертву, ибо ее приносит Сам Иисус Христос; не может не внять нам, ибо Сам Иисус Христос молится здесь.

В былые времена в этом месте канона после епископа упоминался король: «et rege nostro (имя)…», но с тех пор, как св. Пий V издал для всеобщего пользования свой миссал, упоминание это опускается. Решение св. Пия V было обусловлено тем, что с появлением протестантизма правители стали придерживаться различных религий. Дать разрешение упоминать того или иного короля в каноне может лишь Рим. В правление Филиппа II Испания просила о таком разрешении, и просьба была удовлетворена. Во Франции Тулузский и Парижский парламенты, оскорбившись отсутствием королевского имени в миссале св. Пия V, когда тот только появился, запретили его печатать. В 1855 г. Наполеон III просил и получил у Папы разрешение, чтобы его имя было упомянуто в этой части Мессы.

Ни первая, ни вторая молитвы канона не имеют ни обычного завершения, ни «Amen» в конце.

«Memento, Domine, famulorum famularumque tuarum N. et N.…» («Помяни, Господи, служителей и служительниц Твоих N. и N.…») — и священник, сложив ладони, тайно вспоминает тех, кого желает вверить Богу. Итак, сперва священник помолился обо всей Церкви в целом, о Папе, о епископе, обо всех православных католиках, сиречь о тех, кто пребывает в вере Святой Церкви. Но эта великая Жертва, плоды которой бесконечно велики, воздействует более конкретным образом на тех, о ком совершаются особые молитвы; и потому священнику дозволяется здесь упомянуть тех, кого он хочет особым образом представить Богу. Из Святого Предания мы знаем, что во все века священник был волен молиться более четко о тех, кто был ему близок, поскольку плоды Святого Жертвоприношения могут иметь для них частное действие, не умаляя при том основное его предназначение.

Вновь простерев руки, священник продолжает молитву, говоря: «Et omnium circumstantium, quorum tibi fides cognita est et nota devotio…» («и всех, здесь стоящих, чья вера Тебе известна и ведомо благочестие»). Священник молится обо всех тех, кто присутствует вокруг него, поскольку вера побудила их оставить всё прочее и прийти, собраться возле алтаря, а потому они заслуживают особой доли в Святой Жертве. Видите, насколько хорошо участвовать в Мессе как можно чаще! Но если мы это делаем, то должны делать с верой и рвением, ибо священник говорит, среди прочего: «quorum tibi fides cognita est et nota devotio». Совершенно ясно, что священник никогда не стал бы говорить так от имени таких христиан, что ведут себя в церкви, как где угодно еще, кого никоим образом не занимает происходящее на алтаре, кому нечего больше делать, как отвлекаться всевозможным более или менее респектабельным образом. Из всех присутствующих лишь те, кто участвует в Святой Мессе с верой и рвением, могут иметь долю в ее плодах. Что же до отсутствующих, то и они могут стать причастниками Жертвоприношения, объединившись с ним духовно и желая участвовать в Мессе с верой и рвением, будь то в их силах. Если их расположение таково, они могут по-настоящему разделить плоды великой Жертвы, как бы далеко ни находились в это время. Заметьте из всего сказанного, что священник, приступая к алтарю для принесения Жертвы, не может мыслить о частном. В его руках в это время вся Церковь, и он молится с распростертыми руками, подобно Самому Христу, принося Жертву за всех людей. Здесь священник добавляет к молитве еще одно прошение, выделяя перед Богом тех, за кого приносит святую Жертву: «pro quibus tibi offerimus: vel qui tibi offerunt hoc sacrificium laudis» («тех, за кого мы приносим Тебе эту жертву хваления, и приносящих ее Тебе»). Церковь употребляет здесь выражение «жертва хваления» (хотя в собственном смысле оно относится скорее к псалмопению), поскольку Святая Месса — тоже воздаяние хвалы и чести Богу; к тому же это слова Писания, часто встречающиеся в разных местах.

«Тех, за кого приносится Жертва». Священник, продолжая говорить о тех, кого упомянул, с той же мыслью добавляет: «pro se suisque omnibus: pro redemptione animarum suarum, pro spe salutis et incolumitatis suæ» («за себя и за всех ближних своих во искупление душ, в надежде на спасение и благополучие свое»). Таким образом, Святое Жертвоприношение охватывает всех и на всех простирается. Первое место по важности в этом перечислении занимает душа, и здесь перед нами — прошение, столь часто встречающееся в средневековых хартиях: «pro redemptione animarum suarum, &c.» Далее Церковь обращается к телесным нуждам своих чад: она просит Бога сохранить их телесно невредимыми и здоровыми среди всех опасностей, которые их окружают. И в заключение священник преподносит Богу Живому желания и нужды всех верных такими словами: «tibique reddunt vota sua æterno Deo, vivo et vero» («и возносящих молитвы свои Тебе, Богу вечному, живому и истинному»).

Священник не может здесь молиться ни об иудеях, ни о неверных, а равно и о еретиках, которые самим фактом ереси отлучены и, значит, находятся вне ограды Святой Католической Церкви. Не может он молиться и о тех, кто, не будучи еретиками, отлучены по другим причинам: святотатством было бы произносить их имена в ходе Святого Жертвоприношения. О них можно молиться частным, но не официальным образом. Они исключены из Жертвы, поскольку находятся вне Церкви; следовательно, невозможно упоминать их в ходе священного служения.

[Это вопрос дискуссионный. Так, о. Адриан Фортескью в англоязычной «Католической энциклопедии» приводит противоположное мнение, говоря, что поскольку священник складывает руки, это его частная молитва, и он может вспоминать кого пожелает, даже если они пребывают вне Церкви. При этом он отмечает отсутствие консенсуса и канонов по этому поводу. — прим. пер. украинского издания.]

Церковь Воинствующая приступает ко святому алтарю не в одиночестве. Она говорила Богу о викарии Иисуса Христа на земле, о епископе, юрисдикции которого вверена епархия, затем — обо всех католиках. Теперь же ей угодно назвать иной род лиц, принадлежащих не к Церкви Воинствующей, но к Церкви Торжествующей. Ей хорошо известно, что те, кто уже блаженствует во славе Церкви Торжествующей, не отделены от нее, а, напротив, тесно с нею связаны, образуя единую Церковь. Да, Церковь разделяется на Церковь Торжествующую, Церковь Страждущую и Церковь Воинствующую; однако же Церковь одна. Следовательно, мы предстоим пред Богом вместе не только со святыми на земле, но и со святыми на небесах.

По этой причине священник добавляет: «Communicantes et memoriam venerantes…» Да, мы воистину чтим тех, кого сейчас назовем по именам, и движимы в этом почитании их памяти тем, что они уже достигли вечной славы и Бога и всегда пребудут в них; мы соединены с ними и имеем с ними прямое общение, образуя единство в святой Жертве. Кто же они?

Прежде всего: «in primis gloriosæ semper Virginis Mariæ, Genetricis Dei et Domini nostri Jesu Christi…» Наша Пресвятая Владычица имеет всякое право на честь, причитающуюся Ей одной, и Святая Церковь никогда не забывает воздавать Ей по чести; в данном же случае она выражает свою мысль словами «in primis»: нам подобает говорить о Марии в первую очередь. Да, о Марии, всегда бывшей и вечно остающейся Девой: Девой до Рождества, Девой в Рождестве, Девой же и после Рождества; паче того, Она — истинная Матерь Бога, Того, Кто в то же время является нашим Господом, Иисуса Христа. Эти титулы придают ей особое право быть упомянутой отдельно от всех прочих. [Далее в миссале редакции 1962 г. Папа Иоанн XXIII вставил слова: «sed et beati Joseph, ejusdem Virginis Sponsi», «а также блаженного Иосифа, Ее (Девы) Обручника»; — прим. пер.] «Et beatorum Apostolorum et Martyrum tuorum…» — Дальше Святая Церковь добавляет апостолов и мучеников Христовых. Здесь она перечисляет для нас имена мучеников, но прежде — имена апостолов. Пропущен лишь св. Матфий, но его имя появится позднее, в другом списке, после Освящения. Эти списки называются диптихами, поскольку в свое время они записывались на сложенных вдвое таблицах, часто делавшихся из резной слоновой кости. На алтаре их могло быть несколько: на одной были начертаны имена святых, которых хотели особым образом вспомнить, на другой — имя правящего Понтифика или Патриарха, под юрисдикцией которого находилось данное место, и епископа данной епархии, и так далее. Иногда добавлялась еще одна — с именами католического властителя страны и его чад. Наконец, имена тех, кто основал церковь, в которой проходило собрание, или чем-то одарил ее, или же оказал ей какую-либо особую услугу, также вносились в диптих, причем в подробном виде, так что список нередко бывал очень длинным. Если кто-то, увы, впадал в ересь, его имя стиралось с диптиха и не могло быть вновь занесено в него, покуда такой человек не покорялся должным образом и не примирялся с Церковью. Обычаи эти ныне уже не в ходу, поскольку в конце концов число тех, кто претендовал на право быть внесенным в диптих, так разрослось, что это сделалось обременительным. Список святых был тогда ограничен теми именами, что мы ныне видим в миссале; однако эти списки — реликт древнего обычая вести диптихи.

Св. Иосиф не упомянут ни здесь [так было до 1962 г.; см. примечание выше. — прим. пер.], ни в Confiteor, поскольку почитание этого великого святого распространилось позднее, а поначалу, в первые века, внимание Церкви особо привлекали апостолы и мученики, и их она почитала в своем богослужении. Затем, когда пришло время фиксации канона, Святая Церковь отвергала изменения даже в самых мелких деталях литургической молитвы, утвержденной и освященной христианской древностью. Со всегдашней своею мудростью Святая Церковь ограничила список святых, упоминаемых здесь. Пройдемся же по этому списку.

Petri et Pauli. [Здесь и далее латинские имена святых приводятся в родительном падеже, т. е. так, как они названы в чинопоследовании Св. Мессы. — прим. пер.] Умом священника владеет одна лишь мысль — о том, что он пребывает в тесном союзе со всеми святыми и участвует в почитании их памяти. Св. Петра и св. Павла он называет вместе, поскольку эти два святых воистину едины в своей принадлежности к Святой Римской Церкви, которую оба основали совместными своими трудами. Затем идут другие апостолы: Andreæ, Jacobi (Иаков Великий), Johannis (Иоанн, любимый ученик), Thomæ, Jacobi (Иаков Малый), Philippi, Bartholomæi, Matthæi, Simonis, et Thaddæi (Фаддей, называемый также Иудою).

Все эти святые, которых Церковь только что перечислила, принадлежат к евангельскому веку, но чтобы показать, что Церковь живет во все века, она сочла уместным сочетать с этими досточтимыми именами основ Церкви иные, не менее дорогие ей. Потому в том же списке называются эти трое Пап: Lini, Cleti, Clementis. Лин, Клет и Климент, все трое, были рукоположены св. Петром и после смерти апостола становились епископами Рима. Св. Петр назначил своим преемником Климента, однако тот сперва хотел избежать этого бремени, но, в конце концов, был вынужден принять его, хотя и неизвестно в точности, наследовал он св. Лину до или после св. Клета. Xysti: здесь назван еще один Папа — это Сикст II, тот, чьим диаконом был св. Лаврентий. Это весьма прославленный понтифик: он был обезглавлен на кладбище Претекстата, а кладбище св. Каллиста, где находится крипта св. Цецилии, также называется его именем, т. е. кладбищем св. Сикста. [Кладбище и катакомбы Претекстата (лат. Praetextatus, итал. Pretestato) и св. Каллиста находятся на Аппиевой дороге, недалеко друг от друга. На первом из них св. Сикст II был казнен в 258 г., а на втором — похоронен, но впоследствии его мощи были перенесены в старую базилику св. Петра, а оттуда — в церковь Сан-Систо-Веккио. — прим. пер.] Затем идет Корнилий, Cornelii, чья эпитафия, найденная недавно в катакомбах коммедатором де Росси, стала предметом столь живого интереса; эпитафия эта ко времени обнаружения состояла из двух частей, на одной из которых были буквы «Cor», а на другой — «nelius». [Джованни Баттиста де Росси (de Rossi; 1822-1894) — итальянский археолог, пионер в научном исследовании катакомб. В 1849 г. в винограднике на Аппиевой дороге нашел обломок мрамора с буквами «…nelius martyr» и обратился к Папе Пию IX с просьбой выкупить участок для проведения раскопок; вскоре обнаружил и вторую половину расколотого надгробия с буквами «…Cor», а за последующие годы раскрыл обширную сеть подземных захоронений — катакомбы св. Каллиста. Коммендатор — наследственный титул, который он носил. — прим. пер.]

После сих Пап нам дается имя епископа: Cypriani, это св. Киприан, епископ Карфагенский. В диптихах он идет в паре со своим другом, св. Корнилием. Laurentii, великий диакон св. Лаврентий — столь особым образом чтит его Святая Церковь! Все эти мученики пострадали при гонении Валериана, следующий же — св. Хрисогон, Chrysogoni — при Диоклетиане. Что касается свв. Иоанна и Павла, Johannis et Pauli, то они жили гораздо позднее и были преданы смерти в правление Юлиана Отступника. И, наконец, Cosmæ et Damiani, свв. Косьма и Дамиан, два врача; они не были римлянами, но тела их позднее перенесли в Рим. Пострадали они при Диоклетиане. Два этих имени завершают список, принятый Святой Церковью, и никакие другие имена в него не могут быть добавлены. Церковь заключает свою молитву, называя всех святых, ходатайствующих за нее своими заслугами перед Богом: «et omnium Sanctorum tuorum; quorum meritis precibusque concedas, ut in omnibus protectionis tuæ muniamur auxilio» («и всех святых Твоих; их заслугами и молитвами даруй нам во всём быть огражденными Твоей помощью и защитой»).

Так заканчивается третья молитва, которая, как и две первых, является молитвой увещевательной. Сначала священник молился о Святой Церкви, о Папе, епископе и всех католиках, затем — о тех, в чьих намерениях приносится Святая Жертва; к ним он присоединил других лиц, близких ему, и, наконец, напомнил Богу о единстве между Церковью Воинствующей и Церковью Торжествующей, и тогда у нашего алтаря здесь, на земле, прозвучали имена святых, пребывающих на небесах. Эти три молитвы вместе составляют одну, и потому лишь в заключение сей третьей священник, сложив ладони, завершает всё обычными словами: «Per eundem Christum Dominum nostrum. Amen». Это «Amen» он произносит один и шепотом: голос его больше не будет слышен вплоть до Pater noster. [За исключением первых слов последней молитвы канона — «Nobis quoque peccatoribus». — прим. пер.]

Предыдущая молитва завершена, и священник, простерши руки над дарами, молится вновь. Этот жест весьма важен и должен быть здесь отмечен. Происхождение его ветхозаветное. Когда в Храме представляли жертву, обряд возложения рук на нее имел двойное значение и двойственное действие. Посредством этого обряда жертва навсегда отделялась от какого-либо мирского употребления и посвящалась служению и чести одного лишь Бога. Тем самым Господь приобретал жертву, какова бы она ни была, в свое владение. И ныне Святая Церковь, уже совершив при оффертории отчуждение хлеба и вина от всякого мирского употребления и предложив их Богу, вновь делает то же самое, но только с большей проникновенностью, поскольку миг Освящения уже совсем близок. Ожидая в священном нетерпении того, что вот-вот осуществится, священник простирает руки над хлебом и вином, чтобы это приношение было благосклонно принято пред Престолом Божиим, и произносит такие слова: «Hanc igitur oblationem servitutis nostræ, sed et cunctæ familiæ tuæ, quæsumus, Domine, ut placatus accipias: diesque nostros in tua pace disponas, atque ab æterna damnatione nos eripi, et in electorum tuorum jubeas grege numerari». («Итак, просим Тебя, Господи, милостиво прими это приношение служения нашего, а также всей семьи Твоей; дни наши устрой в мире Твоем, и избавь нас от осуждения вечного и к сонму избранных Твоих сопричти»). Таким образом, принося Святую Жертву Мессы, в сей самый миг, указывая на свои дары, священник молится о себе, обо всех присутствующих и обо всех, кто един с ними, и просит, чтобы нам был дарован мир в этой жизни, чтобы избежали мы ада и чтобы наслаждались с избранными славой небес. В этой молитве есть дополнение, заслуживающее нашего внимания. Поначалу Святая Церковь не произносила в ней слов «diesque nostros in tua pace disponas» («дни наши устрой в мире Твоем»). Их внес сюда Папа св. Григорий Великий в то время, когда лангобарды осадили Рим, и Город был в крайней опасности. Святая Церковь сочла уместным сохранить это прошение о мире с той поры и до наших дней, решив не удалять из текста своей молитвы слов, подсказанных столь святому Папе Самим Святым Духом, Который, как говорит нам Иоанн Диакон, нередко являлся зримо в образе голубя на голове св. Григория, в некоторых особо важных случаях нашептывая ему на ухо, что следует сказать или сделать. Молитва завершается словами: «Per Christum Dominum nostrum», которые священник произносит, сложив ладони, и к которым сам же добавляет шепотом: «Amen». [Иоанн Диакон, известный также под патронимом Гиммонид (Johannes Diaconus, Hymmonides; ум. между 876 и 882 гг.) — бенедиктинец, диакон Римской Церкви, автор известного жития св. Григория Великого. В течение трех первых лет понтификата св. Григория, т. е. с 590 г., лангобарды дважды осаждали Рим и затем продолжали угрожать ему. — прим. пер.]

Здесь начинается великая молитва, которая длится вплоть до поминовения усопших и в середине которой совершается великая тайна Пресуществления. Священник говорит так: «Quam oblationem tu, Deus, in omnibus, quæsumus, benedictam, adscriptam, ratam, rationabilem, acceptabilemque facere digneris» («Просим Тебя, Боже, благоволи соделать это приношение всецело благословенным, приемлемым, угодным, духовным и благоприятным»). Святая Церковь продолжает, будучи всецело охвачена мыслью о приносимых дарах и моля Бога благословить их, а для того священник совершает над ними крестное знамение, дабы, освященные им, они были с любовью приняты Господом; adscriptam (здесь вновь совершается крестное знамение): это приношение столь важно, что должно быть «зарегистрировано», и Бога просят «записать» его; ratam (вновь крестное знамение) — оно должно быть угодным, одобренным, утвержденным на небесах, как нечто весьма благое и подобающее; и, наконец, священник просит, чтобы приношение было rationabilem. [Это слово означает «рациональный, разумный», но в поздней латыни приобрело значение «совершенный». В каноне оно употребляется, скорее всего, в обоих смыслах, о чем здесь и размышляет дом Геранже. — прим. пер. украинского издания.] Чтобы понять это выражение, надо вспомнить, что все жертвы Ветхого Завета были по сути всего лишь символами и образами, не имеющими ценности, за исключением того, что указывали на Крестную Жертву. А хлеб и вино, или, вернее, — предвосхищая мысленно вместе с Матерью Церковью великое действие Освящения, скажем — Тело и Кровь Иисуса Христа являются здесь, на нашем алтаре, истинной и реальной Жертвой, духовным приношением, делающим все прочие жертвы излишними и бесплодными: в этом смысле св. Павел пишет к Римлянам, веля им принести самих себя в жертву внутреннюю и совершенно духовную: «Obsecro vos, fratres per misericordiam Dei, ut exbibeatis corpora vestra hostiam viventem, sanctam, Deo placentem, rationabile obsequium vestrum» (Рим. 12:1). Вы, христиане, говорит апостол, должны принести тела свои, как жертву живую, святую, благоугодную Богу и разумную, то есть — духовную, в отличие от жертв Ветхого Завета. Итак, христианину следует жертвовать Богу даже само свое тело, чтобы и оно участвовало в молитве, а это делается посредством наложения на него постов и покаяний, дабы не дать ему постепенно сползать вниз, к чему оно склонно по своей материальности; одним словом, он должен поступать так, чтобы низшая часть его постоянно стремилась ввысь, беспрепятственно соединяясь с высшей частью его бытия.

Но вернемся же к жертвоприношению, совершаемому на алтаре. Если бы хлеб и вино оставались таковыми, они были бы ничем не лучше, нежели жертвы Ветхого Завета; но поскольку они скоро претворятся в Тело, Кровь и Душу нашего Господа Иисуса Христа, воистину это — Жертва разумная, и разумная в высшей степени. Но это не всё: наша жертва должна быть acceptabilem, чтобы воистину Господь мог сказать: Я всецело удовлетворен Жертвой, принесенной Мне. «Ut nobis Corpus, et Sanguis fiat dilectissimi Filii tui, Domini nostri Jesu Christi» («Да станет оно ради нас Телом и Кровью Возлюбленного Сына Твоего, Господа нашего Иисуса Христа»). При словах «Corpus et Sanguis» совершается крестное знамение над гостией и чашей. О! Да станут эти дары Телом и Кровью Иисуса Христа! Да, Тело и Кровь Иисуса Христа пребывают вовеки на небесах, но мы просим, чтобы Они возникли здесь, на земле, в этой Жертве, которую мы приносим. И молим мы Бога об этом, о том, чтобы дары стали Телом и Кровью Господа, ради самих себя, ибо Церковь влагает в наши уста слова: «fiat nobis», чтобы эти Тело и Кровь были в нашем распоряжении и могли даже стать нам Пищей.

«Qui pridie quam pateretur» («Который, накануне Своих страданий…»). Эти слова были добавлены Папой Александром I, шестым преемником св. Петра. Он сделал это для того, чтобы вспомнить о Страстях, поскольку Жертва Мессы — это то же самое, что Крестная Жертва; ибо Тот же Господь, сперва принесший Себя в Сионской горнице накануне Своих страданий, на следующий день был заклан на Голгофе. «Accepit panem in sanctas ac venerabiles manus suas» («Взял хлеб во святые и досточтимые руки Свои»). При этих словах священник делает то же самое — берет хлеб в свои руки, «et elevatis oculis in cælum» («возвел очи к небу») — он тоже возводит очи к небесам, подражая тому, что, как он говорит, делал наш Господь. В Евангелии не упомянуто, что Иисус возвел при этом очи к небу, но так говорит нам традиция, и традиция столь достоверная, что Святая Церковь здесь всецело принимает ее. «Ad te Deum, Patrem suum omnipotentem, tibi gratias agens» («К Тебе, Богу Отцу Своему всемогущему, и, Тебе вознося благодарение…»). Сие есть Евхаристия, или благодарение, и Святая Церковь непременно привлекает к этому внимание, ибо мы, вечно недоплачивающие Богу свой непрестанный долг благодарности за Его бессчетные благодеяния, должны всегда иметь благодарение в сердцах своих и на устах. «Benedixit» («благословил»; при этих словах священник знаменует гостию знаком креста), «fregit, deditque discipulis suis, dicens: Accipite et manducate ex hoc omnes. HOC EST ENIM CORPUS MEUM» («преломил и подал его ученикам Своим, говоря: примите и вкусите от него все. Ибо сие есть Тело Мое»).

Священник держит гостию между большими и указательными пальцами обеих рук и произносит слова Освящения шепотом, но отчетливо, не сводя глаз с гостии, которую намерен освятить. В тот миг, когда слова Освящения произнесены, священник, преклонив колени, поклоняется Святой Гостии. Рубрика гласит — «statim», тут же; промежутка не должно оставаться, ибо хлеба больше нет, остался лишь его вид, а сам он уступил место Господу, и Самому Господу поклоняется священник. Совершив свой акт поклонения и поднявшись с колен, священник возносит Гостию, поднимая Ее над своей головой, чтобы показать Ее верным и чтобы те тоже могли Ей поклониться.

В прежние времена Гостия возносилась не в этой части Мессы, а лишь непосредственно перед началом Pater noster. Но в XI столетии, когда Беренгарий, архидиакон Анжерский, дерзнул отрицать Реальное Присутствие нашего Господа в Пресвятой Евхаристии, было введено сие явление Святой Гостии народу непосредственно после Ее Освящения, чтобы побудить народ к поклонению. [Беренгарий (или Беренгар) Турский (ум. 1088), архидиакон епархии Анжер, отрицал учение о Пресуществлении с рационалистических позиций, однако впоследствии покаялся в своих заблуждениях. — прим. пер.]

После этой благородной церемонии священник возлагает Святую Гостию на корпорал и вновь склоняет перед Нею колени. С этого момента всякий раз, как священник будет прикасаться к Гостии, до и после этого он станет преклонять колени: до — поскольку собирается коснуться Господа, после же — дабы выказать свое почтение к Нему. Кроме того, он не станет разъединять большой и указательный пальцы ни той, ни другой руки вплоть до их омовения, поскольку пальцы эти освящены и им одним принадлежит честь прикосновения ко Господу. По сей причине при рукоположении священника епископ освящает эти пальцы более особым образом, сперва полагая святой елей на них, а после уже размазывая его по остальной части ладоней; и если священник лишится одного из указательных, ему придется получить от самого Папы разрешение прикасаться к Телу Господню другим пальцем.

Так совершается великая тайна Пресуществления (то есть превращения одной сущности в другую), согласно слову Господа к Своим апостолам: «сие творите в Мое воспоминание», «hoc facite in meam commemorationem» (Лк. 22:19); при том, однако, условии, что служитель его — священник, рукоположенный действительным образом, и тайноустановительные слова он произносит над настоящим хлебом и природным вином, имея намерение освятить их так, как освящает Церковь. Если эти условия исполнены, Бог не свободен — Он связан Своим собственным Словом, и таинство непременно осуществится.

Слово «enim» («ибо») вставлено для того, чтобы связать фразу с предыдущей; его нет ни в одном из трех Евангелий, упоминающих об установлении Евхаристии, не приводит его и св. Павел в своем послании (1Кор. 11:24). Однако наш Господь должен был сказать так, поскольку эта традиция дошла до нас от св. Петра и апостолов. Священник, пропустивший слово «enim», согрешит, но Освящение будет действительно. Если же он пропустит слово «meum» («Мое»), то Освящения не будет, ибо необходимо определить, Чье Тело священник держит в руках.

Как только произнесены эти священные слова, воистину на алтаре находится Тело Господне, но поскольку по Воскресении Тело, Кровь, Душа и Божество нашего Искупителя не могут быть разделены, Он пребывает на нашем алтаре живым, таким же, как на небесах, сиречь во Славе, как всегда со дня Вознесения.

Вознесение Тела Господня для поклонения, происходящее далее — это, как мы уже пояснили, сравнительно недавнее установление. В Восточных Церквах этого в означенный момент Литургии не делают, однако там, дабы побудить молящихся к поклонению, Вознесение Даров совершается с великой торжественностью перед молитвой «Отче наш». [В Византийском обряде это происходит прямо перед причащением, несколько после молитвы Господней. С другой стороны, описанная здесь церемония имеет место в Армянском обряде. Кроме того, чинопоследование, принятое в городе Лион, содержит вознесение Гостии и сразу после освящения, и во время молитвы Господней, на словах «как на небе». — прим. пер. украинского издания.]

Сняв покровец с чаши, священник произносит следующие слова: «Simili modo post cenatum est» («Подобным образом после вечери») — и затем, беря чашу в руки, продолжает: «accipiens et hunc præclarum calicem in sanctas et venerabiles manus suas» («взяв и сию преславную чашу во святые и досточтимые руки Свои»). Обратите внимание на выражение: «præclarum calicem». Как превозносит Святая Церковь ту чашу, что содержала в себе Кровь Господа, которую ныне влагает она в руки священника! В Псалме пророк говорит нам: «Et calix meus inebrians quam præclarus est!» (Пс. 23:5 по Вульгате). Да, воистину чаша моя напояет меня! Сколь благородна она! Сколь славна, сколь величественна! Мать Церковь находит эту фразу весьма подобающей в отношении священной чаши, в которой некогда была Кровь Иисуса Христа, и потому ныне изливает свои чувства теми же словами. Священник продолжает: «item tibi gratias agens» («вновь вознося Тебе благодарение»). Он уже упоминал о воздаянии благодарения, когда при Освящении Гостии говорил о том, как Господь наш благодарил, возведя очи к небу. Затем, держа чашу левой рукой, а правой — благословляя ее, он произносит: «benedixit, deditque discipulis suis, dicens: Accipite et bibite ex eo omnes» («Он благословил и подал ее ученикам Своим, говоря: примите и пейте от нее все»). И далее, чуть приподняв чашу, священник изрекает над вином слова Освящения. Вот эти святые слова: «HIC EST ENIM CALIX SANGUINIS MEI, NOVI ET ÆTERNI TESTAMENTI: MYSTERIUM FIDEI: QUI PRO VOBIS ET PRO MULTIS EFFUNDETUR IN REMISSIONEM PECCATORUM» («Ибо сия есть чаша Крови Моей Нового и Вечного Завета, тайна веры, которая за вас и за многих прольется во отпущение грехов»).

Заметьте, что здесь вновь, как уже было при Освящении хлеба, возникает слово «enim», связующее предыдущую фразу с последующей.

Слова, используемые при Освящении вина, напоминают евангельские, но с некоторыми отличиями. Мы получили их согласно традиции Римской Церкви, основанной св. Петром, который слышал сам, как их произносил Господь. «Novi et æterni testamenti». Сия самая наша чаша содержит в себе Кровь Господа, Кровь Нового Завета, называемого здесь также вечным, дабы отличить его от Ветхого Завета, длившегося лишь до пришествия Господа. «Mysterium fidei». Сие обозначает ту тайну, которая особо и превыше всего прочего доказывает нашу веру, ибо, по словам св. Петра, вера наша должна быть доказана. И это — тайна веры в такой степени, что св. Павел, обращаясь к Тимофею, пишет ему относительно Евхаристии, что диаконы должны быть чисты и святы, дабы хранить таинство веры в чистоте совести: «Habentes mysterium fidei in conscientia pura» (1Тим. 3:9). Хорошо известно, что Пресвятые Дары были отданы под особый надзор диаконов, которые могли даже, в отсутствие священника, преподавать Их верным. Наконец, заметим следующие слова: «pro multis effundetur in remissionem peccatorum». Кровь эта прольется за многих во отпущение грехов. Наша вера гласит, что она была пролита за всех, а не просто за многих, но не все обрели от этого благо прощения грехов.

Таковы слова Освящения вина, действие которых столь огромно. Вместе со словами Освящения хлеба они составляют сам акт Жертвоприношения. Наш Господь — это Жертва, Жертва, закланная на нашем алтаре, не только в том смысле, что Святая Месса мистическим разделением Тела и Крови представляет и напоминает нам кровавое Жертвоприношение Голгофы, но и потому еще, что таково само состояние и предназначение Тела и Крови Господних под евхаристическими видами. Никогда не закалывалась и не убивалась столь истинно жертва в каком-либо приношении, как это происходит ради нас с Божественной Жертвой, когда совершается Освящение, при котором Тот, Кто пребывает во Славе Бога-Отца, не имеет иной цели и предназначения для Своей Божественной Славы, красоты и самой жизни, как войти в нас и быть совершенно поглощенным и утраченным.

Итак, Жертвоприношение воистину свершилось. Бог воззрел на него, и мы можем искренне сказать Ему: смотри, что сделано было на Голгофе — и если бы не бессмертие Твоего Сына, подобие было бы полным. Ибо, совершая Жертвоприношение, священник отдает свое служение Господу, Который Сам Себя обязал сходить и быть закланным каждый раз, как смертный муж, облаченный священническим достоинством, держа в руках хлеб и вино, произнесет над ними определенные слова. Но кем приносится здесь Жертва? Священником или же Иисусом Христом? Самим Господом нашим в лице священника, единого с Ним; но есть лишь одно ограничение: Он не сошел бы на алтарь, если бы священник не дал на то согласия. Итак, Жертва едина, приносится ли она на Голгофе или на алтаре.

При словах Освящения священник, поставив Чашу на корпорал, добавляет следующее: «Hæc quotiescumque feceritis, in mei memoriam facietis» («Всякий раз, когда будете творить сие, будете творить в Мое воспоминание»). Когда Господь наш сказал это Своим апостолам, Он тем самым дал им, а в их лице — и всем священникам, власть совершать то, что только что совершил Сам, сиречь закалывать Его в Жертву. И, значит, не человек говорит в этот торжественный миг Освящения, а Сам Христос, использующий человека для сей цели.

Таково страшное Жертвоприношение христиан, возвращающее нас к Голгофе и показывающее нам, сколь огромна справедливость Божия, требующая такой Жертвы. Одна лишь эта Жертва сама по себе способна спасти миллионы миров. Но наш Господь пожелал, чтобы она продолжалась вечно. Будучи однажды заклан на Голгофе, Он не мог сделать большего, но зная, всё же, человеческую слабость, Он опасался, что Крестная Жертва, будучи принесена единожды, мало впечатлит верных. Уже вскоре человек стал бы относиться к Голгофской Жертве как к простому историческому факту, оставшемуся на страницах церковных анналов, которые мало кто стал бы листать. И тогда Господь наш сказал Себе: что совершилось однажды на Голгофе, должно возобновляться до конца времен. Вот почему в Своей любви Он измыслил эту Божественную Тайну, посредством которой Сам сходит в гостию и вновь приносит Себя в Жертву. И Бог, видя важность сего труда, побуждается им к состраданию, к милости, к прощению человека.

Рассмотрим же и выясним, кто производит это превращение хлеба и вина в Тело и Кровь Господа и кто действует в этой тайне. Следует помнить, что когда бы ни действовало Одно из Трех Божественных Лиц Пресвятой Троицы, Два других всегда в полном согласии с Ним соучаствуют в том же действии. При Воплощении Сын воплощается, но посылает Его Отец, а Святой Дух совершает тайну. Подобным же образом в Святой Мессе Отец посылает Сына, Сын сходит, Святой Дух производит Пресуществление, или превращение одной субстанции в другую. Таким образом, чтобы выразить действие Святого Духа в этой тайне, Церковь в своей молитве над дарами, как мы видели, призывает Духа Божия такими словами: «Veni, sanctificator omnipotens æterne Deus: et benedic hoc sacrificium, tuo sancto nomini præparatum» («Прииди, Освятитель, всемогущий вечный Боже, и благослови сие жертвоприношение, уготованное Твоему святому Имени»).

В литургии Восточной Церкви этой молитвы нет, но, желая изъяснить народу действие Святого Духа в этой великой тайне, после слов Освящения над хлебом священник говорит: «Тебе молимся и Тебе призываем, Святе святых, благоволением Твоея благости, приити Духу Твоему Святому на ны и на предлежащыя Дары сия, и благословити я, и освятити, и показати. (…) Хлеб убо Сей, Самое Честное Тело Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа», а диакон и весь народ отвечают: «Аминь». Затем священник говорит: «Чашу же сию — Самую Честную Кровь Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и все отвечают: «Аминь». [Так это выглядит в литургии св. Василия Великого. Автор цитирует ее не вполне точно. — прим. пер.] Но это представляется аномалией, ведь, когда священник произносит каждое из этих воззваний, Пресуществление уже совершилось. Для чего же призывать Святого Духа? Замечалось сие не раз, но обычай остается у них всё тем же, и вот чем это объясняется. Чтобы не смешивать возгласы народа со словами Святых Тайн, Восточная Церковь поместила воззвания, относящиеся к действию Святого Духа, после таковых, сиречь — в тот момент, что Латинская Церковь избрала для вознесения, когда Тело и Кровь Господни представляются для поклонения народу. Таким образом Восточная Церковь почитает силу и труды Святого Духа. Мы же, латиняне, делаем это заранее, как в молитве «Veni, Sanctificator Omnipotens», так и в молитве «Quam oblationem», в которой говорим: «Ut Corpus et Sanguis fiat». Однако же Латинская Церковь не требует от народа утверждения этой своей молитвы возгласом, что подразумевало бы здесь чтение ее вслух. А мы уже объяснили, что вся молитва канона полностью тайная, и полностью должна произноситься тихим голосом.

Священник поклонился Драгоценнейшей Крови, явил Ее верным и вновь поклонился Ей. Теперь он снова распростирает руки и продолжает свою молитву: «Unde et memores, Domine, nos servi tui, sed et plebs tua sancta, ejusdem Christi Filii tui, Domini nostri, tam beatæ passionis, nec non et ab inferis resurrectionis, sed et in cælos gloriosæ ascensionis: offerimus præclaræ majestati tuæ…» («Посему и мы, Господи, рабы Твои, а также народ Твой святой, памятуя благословенное страдание Христа, Сына Твоего, Господа нашего, и из преисподней воскресение Его, и на небеса славное вознесение, преславному величию Твоему приносим…»). Итак, мы памятуем — вспоминаем. Священник говорит «мы», ибо речь идет не только о нём самом, но и обо всём народе. Он напоминает об этом Богу Отцу, и все мы, объединившись с ним, вспоминаем благословенные Страсти, Воскресение и Вознесение своего Божественного Искупителя. Эти три великие тайны выступают на первый план во время принесения даров, но Святой Церкви мало того; она вновь и настойчиво хочет вернуться к этой мысли, причем здесь — с еще большей радостью. Ей хорошо известно, что сделал Бог для человека, и она желает, чтобы ни одно из Его благодеяний не ускользнуло от нее.

Да, воистину приносим мы нечто весьма великое, ибо здесь пред нами — Тело и Кровь Иисуса Христа. Мы вспоминаем Его Страдания, бывшие для нас столь благословенным даром; здесь тоже закалывается Жертва, но паче того — Жертва, которая здесь пребывает и принадлежит нам, это Тот же, Кто вновь воскрес! Но и это еще не всё: мы также вспоминаем Его преславное Вознесение на небеса. Да, Тот, кто присутствует здесь — Воскресший; это Он, взойдя на небо, сел одесную Отца, и ангелы огласили небеса радостным кличем: «Attollite portas, principes, vestras et elevamini portæ æternales, et introibit Rex gloriæ» (Пс. 24:7). Итак, здесь, на нашем алтаре, воистину Тот, Кто страдал, Кто воскрес, Кто правит во славе торжества на небесах. О! Да, воистину, вспоминаем мы это, и это придает нам столь полную уверенность, что мы дерзаем произнести со святою отвагой: «Offerimus præclaræ majestati tuæ de tuis donis ac datis» («Преславному величию Твоему приносим от Твоих даров и даяний»). Мы говорим — о принесении даров! Мы, ничего не имеющие! Совсем ничего! Да, у нас нет ничего своего, но мы приносим Тебе Твои же Дары — вот всё, что можем мы сказать. Этот хлеб и вино Ты дал нам, а после они стали Телом и Кровью Твоего Сына, Которого Ты же нам даровал целиком и полностью; мы черпаем из Твоих неиссякаемых богатств и мы приносим Тебе то, что Ты подарил нам.

Какими же качествами обладает это приношение? Оно чисто, свято и непорочно. Но на земле всё нечисто, несвято, всё несет на себе пятно скверны; как же может священник говорить об этом? Мы должны вспомнить, что́ мы приносим. Приносим Самого Сына Божия, в Котором совершились великие тайны Страстей, Воскресения и Вознесения. Смотрите же, вот что дает речам Святой Церкви такую смелость. Будучи Невестой, она выходит вперед, дабы встретиться лицом к лицу с Преславной Троицей, и говорит: я наделена Твоими богатствами, я владею Тем, Кто совершил всё это, о чём сейчас я вспоминаю: Он мой, ибо Ты дал мне Его. И вот я приношу Его Тебе, и это мое приношение достойно Тебя, ибо воистину чисто, свято и непорочно.

Эта Жертва столь велика, что Бог не может не воззреть на Нее; Он не может отказаться от Нее, и на том покоится вся сила Жертвоприношения — на том, что Сын дан нам и стал нашим. Лишь благодаря Ему мы осуществляем четыре цели христианского Жертвоприношения, мы овладеваем отчасти Самим Богом, Который обязан принять это приношение и, получив Самого Себя, быть полностью удовлетворенным. В Ветхом Завете было не так, ибо как могли жертвы быков и ягнят воздействовать каким-либо подобным образом на Великого Бога, зачем они Ему? Но здесь, на нашем алтаре, под хрупкими видами хлеба и вина, находится То, Что понуждает Бога обратить внимание и обязывает Его показать нам, что То, Что мы Ему приносим, воистину Ему благоприятно. Так пусть же бесится диавол при виде этого, пусть всеми силами пытается покончить с верой в Реальное Присутствие, пытаясь опрокинуть наши алтари и уменьшить число священников, чтобы, по крайней мере, приносилось Богу меньшее число Месс.

О! Подумать только — простой и грешный человек производит столь великое, столь сильное пред лицем Всемогущего Бога! Будь сие служение оставлено ангелам, чистым духам, которых не коснулось дыхание греха, тогда мы лучше понимали бы его. Но нет, человека, человека грешного избирает Бог и ему одному дарует такую честь. Да, человек сей должен трепетать, но он ощущает себя всесильным, держа в руках своих Сына Божия.

Это Приношение — чистое, святое, непорочное — приносимое священником Богу, Оно — Panis sanctus vitæ æternæ, et Calix salutis perpetuæ. Пред нами Евхаристия как Таинство. Как является Она Жертвой, приносимой Богу, так является воистину и Таинством, предназначенным питать наши души, давая им жизнь вечную и спасение.

В этой величественной молитве священник, произнося слова: «Hostiam puram, hostiam sanctam, hostiam immaculatam» («Жертву чистую, Жертву святую, Жертву непорочную»), трижды совершает крестное знамение одновременно над Гостией и над Чашей; затем, говоря: «Panem sanctum vitæ æternæ» («Хлеб Святый жизни вечной»), вновь знаменует крестом Гостию, и тут же, говоря: «Calicem salutis perpetuæ» («и Чашу вечного спасения») — Чашу. Может ли это значить, что он дерзает преподать свое благословение Господу? Конечно же, нет. Вплоть до момента Освящения он действительно благословлял хлеб, поскольку имеет на то право, получив священническую власть преподавать благословение. Но теперь перед ним уже не хлеб: перед ним на алтаре — Божественный Творец всех благословений. Раз так, священник совершает крестное знамение лишь для того, чтобы показать, что это — Жертва, Сама Жертва Крестная, Приношение воистину чистое, святое и непорочное. Он знаменует крестом отдельно Гостию, тем самым выражая, что Она — воистину само Тело Господне, распятое на кресте, затем — Чашу, показывая, что в ней содержится сама Кровь, пролившаяся на крестном древе. И нам следует помнить, что с момента Освящения все крестные знамения, совершаемые священником, предписаны Святою Церковью с той целью, чтобы напомнить о Жертве Креста, и ни в коем случае не должны пониматься как благословение в адрес нашего Господа.

Священник снова простирает руки и продолжает великую молитву, говоря: «Supra quæ propitio ac sereno vultu respicere digneris» («Милостиво и благосклонно воззри на эти приношения»). Да, Господи, хотя Ты — бесконечная Святость, бесконечная Сила, Высшее Существо, благоволи во Благости Твоей и Милосердии взглянуть на эту нашу земную обитель и преклонить Лик Свой на то, что мы ныне приносим Тебе: supra quæ respicere digneris.

«Et accepta habere» («и прими их»). В прошлом, до времен св. Льва, эта молитва заканчивалась иначе, нежели теперь; стоявшее здесь слово «illa» («сие») понималось как завершение фразы. Св. Лев счел, что лучше будет придать ей более определенное завершение, и добавил слова: «Sanctum sacrificium, immaculatam hostiam» («Святое возношение, жертву непорочную»). Таков подлинный смысл фразы: «et accepta habere sanctum sacrificium, immaculatam hostiam». Остальное же, как оно произносится в наши дни, составляет своего рода пояснение: «sicuti accepta habere dignatus es munera pueri tui justi Abel…» Прими же, Господи, эту Жертву, — говорит священник, — как сподобил принять дары отрока Твоего, праведного Авеля. Дары Авеля были благоугодны Тебе, Господи, и всё же то, что принес он — бесконечно мало по сравнению с Тем, что мы сейчас можем Тебе принести: сравнивать две жертвы невозможно; но как мала бы ни была жертва Авеля, Ты милостиво принял ее.

Но это еще не всё; была еще одна древняя жертва, дорогая Богу: «et sacrificium patriarchæ nostri Abrahæ», то было жертвоприношение Авраама. Первая, Авелева, была кровавой, Авраамова же — бескровной: то было жертвоприношение отца, согласившегося заклать своего сына по требованию Божию. Господь сказал ему: «возьми сына твоего, и принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе». И Авраам подчинился Богу и вышел со своим сыном в путь. Всё дело состояло в этом согласии великого Патриарха; его жертва была духовной, ибо Бог, удовлетворившись его послушанием, не дал ему погубить своего сына; кровь, пролитая в этом случае, была лишь кровью агнца, закланного вместо Исаака. Авель и Авраам сочетаются в сием Жертвоприношении Иисуса Христа, Который отдал честь Свою и жизнь, принеся Отцу совершеннейшее служение, воистину заклав Себя, поскольку Его Тело и Кровь здесь пребывают раздельно. Так подобает же вспомнить здесь о жертвах Авеля и Авраама; заметьте, что хотя кровавая жертва была первой, жертва Авраамова столь угодна Богу, что в ответ на нее Он сделал сего святого Патриарха прямым предком Христа, в жилах Которого текла кровь сего отца верных.

Дальше же священник добавляет упоминание о третьем жертвоприношении: «et quod tibi obtulit summus sacerdos tuus Melchisedech». Третье жертвоприношение окутано тайной: его совершил первосвященник Мелхиседек, сам персонаж таи?нственный, и Бог счел это приношение воистину приемлемым. Здесь мы можем напомнить Ему о том, что Сам Он говорит Своему Божественному Сыну в Псалме 109: «Tu es Sacerdos in æternum secundum ordinem Melchisedech». Да, Господи, когда Ты возжелал почтить Сына Своего, Ты сказал Ему, что Он — священник по чину Мелхиседека; сколь угодно же Тебе было, должно быть, жертвоприношение этого неведомого мужа! В Святой Мессе мы сводим воедино жертвоприношения Авеля, Авраама и Мелхиседека: жертву Авеля, представляющую Крестное Жертвоприношение, с которым Месса составляет одно и то же; жертву Авраама, в которой заклание происходит бескровно, как и при совершении Мессы; и, наконец, приношение Мелхиседека, представляющее Жертвоприношение Мессы, при котором употребляются на алтаре хлеб и вино; но после Освящения нет ни вина, ни хлеба, а лишь их виды, служащие покровом для Божественной Жертвы.

В ходе следующей молитвы священник уже не распростирает руки, поскольку склоняется в смиренной мольбе; положив соединенные руки на алтарь, он говорит: «Supplices te rogamus, omnipotens Deus: jube hæc perferri per manus sancti Angeli tui in sublime Altare tuum, in conspectu divinæ majestatis tuæ» («Смиренно молим Тебя, Боже всемогущий, повели вознести сие руками святого Ангела Твоего на горний жертвенник Твой пред лице Божественного Твоего величия»). О грозные слова, вызывающие благоговение! — так говорит о них Иннокентий III в своем трактате о Мессе. Священник обозначает приносимое им простым словом «hæc», «сие»; он знает, что Бог видит приносимое и ведает о его бесценности, и потому говорит всего лишь: «jube hæc perferri», повели, чтобы они были перенесены.

Куда же нужно их перенести? «In sublime altare tuum». Сей наш земной алтарь недостаточен; желание наше простирается столь далеко, что мы просим, дабы наша Жертва оказалась на том алтаре, что видел св. Иоанн на небесах, где, как он пишет нам, как бы заклан был Агнец: «et vidi Agnum stantem tamquam occisum». Агнец сей стоял, говорит св. Иоанн, но добавляет: «tamquam occisum», «как бы закланный». Воистину, Господь наш вечно несет на себе знаки Своих Пяти Ран, но ныне все они сияют, словно солнца; и Агнец сей стоял, ибо был жив и больше не умрет; таким являет его нам св. Иоанн. Таков алтарь, на коем стоит Господь в Своей бессмертной жизни, неся знаки того, как пострадал за нас: Agnus tamquam occisus, таков Он в вечности, перед Престолом Божьего Величия. И сейчас священник молит Бога послать Своего Ангела, дабы Тот взял Жертву с нашего земного алтаря и поместил Ее на алтарь небесный.

Что же это за Ангел, о Котором говорит священник? Ни херувим, ни серафим, ни ангел и ни архангел не мог бы совершить то, что ныне священник просит Бога повелеть. Подобное деяние всецело превосходит силы любого тварного существа. Вспомним же о значении слова «Ангел»: оно означает посланца, а Сын Божий и был Тем, Кого послал Отец и Кто сошел к людям, на землю, Он — истинный Missus, Посланец, как и сам говорит о Себе: «Et qui misit me Pater» (Ин. 5:37). Господь наш — не ровня тем духам, которых именуем мы ангелами и архангелами и которых Бог поместил подле нас. Нет, Он — Ангел по преимуществу, Он, как выражается Писание, Ангел великого совета, Angelus magni consilii, того великого совета или замысла Божия, посредством которого Бог пожелал искупить мир, отдав Своего Сына. Итак, священник просит Бога, чтобы Ангел мог вознести hæc (То, что находится на алтаре) и возложить Его на небесный алтарь; об этом молит он, чтобы явным стало единство между небесным Жертвоприношением и земным.

[Данное толкование не является единственным возможным. Ряд других авторов понимает упомянутого в этой молитве «Ангела» как Св. Духа или же как ангела в буквальном смысле. — прим. пер.]

Здесь мы видим нечто подобное мысли, обретаемой в греческой литургии. Как мы уже замечали, после Освящения восточные молят, чтобы Дух Святой сошел и совершил Тайну, дабы показать, что Дух здесь действует так же, как действовал во чреве Пресвятой Девы. Верно то, что деяние уже совершено, и греческий священник мог бы воздержаться от подобной молитвы, видя, что и без нее Святой Дух уже дал Тайне бытие. Но нет; ведь это — лишь их способ утвердить то, что мы только что видели выраженным в латинской молитве, которую сейчас рассматриваем, а именно — тождественность Жертвы Агнца, будь она приносима на алтаре небесном или же земном. На небесах Агнец стоит, но одновременно как бы заклан; здесь же, внизу, Он заклан равным образом. Кто же это, способный сделать так, чтобы два этих Жертвоприношения стали одним? То Иисус Христос, Посланец, Ангел великого совета.

Священник добавляет далее: «ut quotquot ex hac altaris participatione…» («дабы мы, всякий раз причащаясь от сего жертвенника…»). Произнося эти слова, он лобызает алтарь. Святая Церковь глубочайше почитает сей алтарь, представляющий Иисуса Христа, Который Сам является Живым Алтарем, и посему при его освящении не скупится на самые прекрасные из своих обрядов. Священник продолжает: «…sacrosanctum Filii tui Corpus et Sanguinem sumpserimus, — (здесь он осеняет крестом Гостию и Чашу, а также и себя самого), — omni benedictione cælesti et gratia repleamur. Per eundem Christum Dominum nostrum («…святейшего Тела и Крови Сына Твоего, исполнялись всякого небесного благословения и благодати. Через Того же Христа, Господа нашего»). Итак, мы молимся здесь о том, чтобы нам быть исполненными всяческой благодати и благословения, как если бы мы были уже допущены на небеса, где стали бы причастниками Живого Алтаря небесного — Иисуса Христа, изливающего вокруг себя благодать и благословение. Мы страстно жаждем получить эту благодать и благословение в силу своего участия в служении алтаря здесь, на земле, которое Святая Церковь наделяет таким почтением. Во имя этого алтаря священник и испрашивает для всего человечества всевозможных благословений. Заметьте то, как священник никогда не говорит лишь о себе одном: и здесь тоже он произносит «repleamur», «чтобы мы исполнились», и при последних словах осеняет себя крестным знамением, показывая, что благословение это сходит на нас через Крест, а также то, что мы всем сердцем принимаем его.

Здесь завершается вторая часть Канона, посвященная Жертвоприношению. Три этих молитвы закрывают собой акт Освящения так же, как предшествовавшие ему служили для него подготовкой. Теперь Святая Церковь вновь возвращает нас к ходатайствам.

Помимо Церкви Торжествующей и Церкви Воинствующей, есть еще и третья часть сего великого Тела. Да, Бог наделил нас возможностью ходатайствовать за Церковь Страждущую, приходить ей на помощь и творить для нее благо; и потому Святая Жертва может быть принесена за страдающих ее членов, и Святая Церковь в материнской любви своей желает, чтобы во всякой Мессе, какая служится, упоминалось о них, поскольку тем самым подается освежающая поддержка тем ее чадам, кто всё еще томится в чертоге искупления. То, что Святое Жертвоприношение приносит облегчение душам, пребывающим в чистилище, является одной из статей веры. Учение это передано нам Традицией. Уже во II столетии встречаем мы Тертуллиана, говорящего о молитве за усопших. Прежде существовал отдельный диптих, содержавший исключительно имена умерших, чья память должна была особо сохраняться, например, благодетелей.

Священник обращается здесь к Богу ради этих страдающих членов: «Memento etiam, Domine, famulorum famularumque tuarum N. et N., qui nos præcesserunt cum signo fidei, et dormiunt in somno pacis» («Помяни также, Господи, слуг Твоих N. и N., нас предваривших со знамением веры и почивающих сном мира»). Мы говорим, что ходатайствуем за тех, кто отошел прежде нас со знамением веры. Что понимает под этим «знамением веры» Церковь? Это знак крещения и знак миропомазания, из коих последний созидает совершенного христианина. Одно крещение уже дает нам знак веры, поскольку в нём бываем мы знаменуемы крестом — причем настолько истинно, что когда тело усопшего приносят в храм, священник произносит над ним молитву: «Non intres in judicium cum servo tuo, Domine… qui dum viveret, insignitus est signaculo sanctæ Trinitatis» («Не войди в суд с рабом Твоим, Господи… который при жизни ознаменован был знаком Святой Троицы»). Да, он был ознаменован знаком веры, signum fidei, символом Троицы; и потому, о Господи, достоин того, чтобы Ты воззрел на него и не судил слишком строго. Выражение, которым пользуется Святая Церковь, signum fidei, еще раз доказывает, что, как уже замечалось выше, когда речь шла о поминовении живых, мы не можем здесь молиться о неверных, поскольку они не пребывают в общении со Святой Церковью.

«Et dormiunt in somno pacis». Святая Церковь здесь четко являет нам то, в каком свете судит о смерти, если умирающий — христианин. Это сон, говорит она нам, ибо те, о ком мы толкуем, dormiunt; по той же причине и кладбище называется у нас «cœmeterium», что значит место сна. [Латинское слово «cœmeterium» (ср. тж. англ. «cemetery», фр. «cimetière» и т. д.) восходит к греческому «koimētērion», а то, в свою очередь — к глаголу «koiman», означающему буквально «класть спать». — прим. пер.] Да, они спят, и спят сном мирным, somno pacis. Этим выражением Святая Церковь пользуется потому, что те, о ком она молится, умерли в мире с нею и в подлинном сыновнем послушании ей; они умерли в Иисусе Христе, в лобызании Господнем; и пусть пребывают они всё еще в чистилище, о них уже можно сказать, что они покоятся в мире, ибо спасены в Иисусе Христе, принесшем с Собою покой. В катакомбах слова эти, «in pace», часто можно видеть выбитыми на могильных камнях; так ранние христиане говорили о смерти — и в службе по мученикам мы так же поем: «Corpora sanctorum in pace sepulta sunt» («Тела святых погребены в мире»). Эта весьма древняя служба восходит к языку катакомб: «in pace». Следы этого языка сохраняет Святая Церковь в своей молитве за умерших, когда велит священнику говорить: «dormiunt in somno pacis».

Рубрики указывают здесь, что, завершая сию первую часть молитвы, священнику следует сложить руки. Затем он молится о тех из усопших, кого особо желает представить Господу. Закончив, он опять распростирает руки и продолжает так: «Ipsis, Domine, et omnibus in Christo quiescentibus…» («…Господи… их и всех, во Христе усопших…»), — здесь мы видим, что каждая Месса служит благу всех душ, пребывающих в чистилище. «Locum refrigerii, lucis et pacis, ut indulgeas, deprecamur» («молим… милостиво удостой… места прохлады, света и покоя»). Заметьте, что о трех вещах для них просит Святая Церковь: о прохладе, свете и покое. Что же такое чистилище? Там души нуждаются в освежающей прохладе, ибо остро ощущают пронзающее их пламя. Далее, там нет света, ведь Святая Церковь умоляет, чтобы несчастным этим душам было дано locum lucis; там же, в доме искупления, нет ничего, что отвлекало бы их от страшных страданий. И далее, там отнюдь не властвует сладостный покой, там — вечное волнение, ибо душа тянется к Богу, Которого не может достичь; там, в ужасающей тревоге и тоске, несчастна бедная душа, обрекшая себя на такие тяготы горестных стенаний и страшной боли. Да, чистилище во всём противоположно той обители, где вечно царствуют refrigerium, lux, et pax. Важность этих трех слов весьма велика, ибо они открывают нам, что когда бы мы ни молились за умерших, облегчение, приходящее к ним через наше посредство, всегда имеет вид прохлады, света и покоя.

Священник завершает молитву обычным образом: «Per eundem Christum Dominum nostrum. Amen». Помимо сего, есть особая рубрика, повелевающая ему при произнесении этих заключительных слов склонить голову, чего при окончании других молитв не предписано. Смысл жеста — еще одна искренняя мольба; ибо в этот миг в чистилище сияет проблеск света, ведь молитва за несчастные души не может оставаться бесплодной. То — словно разверзается мрачная темница, дабы сладкая роса прохлады, света и покоя мягко окропила страдальцев во пламени; тройственное это облегчение подается разным душам в той мере, какую каждому назначит Божья Справедливость, ибо Святая Церковь может лишь молиться за мертвых, ходатайствуя за них — она уже не имеет над ними той власти, какую имела, когда они были ее членами на земле. С другой же стороны мы знаем также, что мольба ее всегда оказывает целительное воздействие на души, страдающие в чистилище, и что Бог никогда не допустит, чтобы хоть какая-то молитва, возносимая ради них, была тщетной.

Показав, сколь полно изливается драгоценнейшая Кровь Христова в Чистилище, обратимся мыслями к самим себе. Ибо теперь священник намеревается говорить о себе самом и о нас. Он объявляет себя грешником, как грешны и мы. «Nobis quoque peccatoribus famulis tuis, de multitudine miserationum tuarum sperantibus partem aliquam et societatem donare digneris cum tuis sanctis…» («И нам, грешным рабам Твоим, на множество милостей Твоих уповающим, благоволи даровать долю и общение со святыми Твоими…») И мы, хоть и будучи грешниками, притязаем на свою долю блаженства; мы не будем отрешены от него. Это единственный момент во время канона, когда священник говорит вслух; при этих словах он ударяет себя в грудь, и так же следует поступать и верным. Братская любовь наша побудила нас молиться о тех из братьев, что скончались и не допущены еще к участию в небесном блаженстве. Но просим мы Господа нашего также о том, чтобы Он дал и нам участвовать в той радости; на Его благость и милосердие уповаем.

С кем же хотим мы иметь долю и общение? «Cum tuis sanctis Apostolis et Martyribus»: «со святыми Твоими апостолами и мучениками». Святая Церковь полагает, что не назвала еще достаточного числа святых; но всё же дополнять иными именами первый список она не сочла уместным, а этот миг нашла подходящим для того, чтобы упомянуть тех, кто оказался ей особо дорог. Высочайшая честь для святых — чтобы имена их были таким образом упомянуты в величайшем действии Церкви, и потому Бог указал тех избранных Своих, о ком станут вспоминать в присутствии Самого Иисуса Христа. Здесь снова мы встречаемся с апостолами и мучениками: cum tuis sanctis Apostolis et Martyribus. Надо, опять же, помнить, что в ранние века почитание простых исповедников еще не оформилось, и святые почести воздавались лишь апостолам и мученикам. Потому здесь и упоминаются лишь два этих типа святых. Итак, мы желаем пребывать с ними, а также cum Johanne: с Иоанном. Что за Иоанн здесь упомянут? Это Иоанн Креститель, Предтеча Господень. — Stephano, со Стефаном, Первомучеником. Почему сей образец, первый из мучеников, до сих пор не упоминался? Потому, что в первом диптихе, вспомнив св. Петра и апостолов, Святая Церковь тут же перешла к первым Папам: Лину, Клету и Клименту. Славная триада святых Пап, названных здесь после того, чьими преемниками они были, утверждает Церковь и власть Петрову. Имя же св. Стефана, будь он назван первым, означало бы отклонение от данного порядка изложения мыслей. То же можно сказать и о св. Иоанне Крестителе, который не рассматривается ни как апостол, ни как мученик, хотя он и проповедовал покаяние и Пришествие Христово, и хотя был он придан смерти по причине искренности, с которой защищал целомудрие. Однако же Церковь, желая упомянуть двух этих великих святых, здесь нашла для них место. — Matthia, с Матфием: это апостол. Причина, по которой имя его оказалось в этом месте, состоит в том, что Святая Церковь перечислила двенадцать апостолов в первом своем диптихе, добавив к ним св. Павла; Матфий же, который был избран, чтобы дополнить апостольскую коллегию после отступничества Иуды, не должен быть лишен упоминания, и потому справедливо было поместить его имя во главе второго диптиха. — Barnaba, с Варнавой, спутником св. Павла во многих его благовестнических путешествиях. — Ignatio, с Игнатием, великим мучеником, что стал после Еводия преемником Петра на Антиохийской кафедре. Это он написал величественное Послание к Римлянам, в котором говорит о радости, ожидающей христианина, когда тот обретет блаженство умереть за Христа. Он прибыл при Траяне в Рим, словно бы для того, чтобы прах свой смешать с прахом Петра и Павла, ибо в этом городе и он претерпел мученичество. — Alexandro, с Александром: здесь идет имя великого Папы. Он был пятым или шестым преемником св. Петра. Удачною мыслью было вставить здесь его имя, ибо это он предписал добавить к канону эти несколько слов: «Qui pridie quam pateretur» («Который накануне дня Своих страданий»), дабы в сей торжественный миг обратить мысли наши к воспоминанию о Страстях. — Marcellino, Petro, — с Марцеллином и Петром. Это — двое из пострадавших в гонение Диоклетиана. Марцеллин был священником, а Петр — экзорцистом. Имена их всегда стоят рядом. До сего момента в каноне не было упоминания ни об одной из святых жен. Но не может же Святая Церковь забыть о них! Кого же называет она первою? Felicitate, — с той великой Фелицитатою, матерью семерых мучеников, что обновила в гонение Марка Аврелия великую жертву, принесенную матерью Маккавеев. Столь прославлена была она и ее чада, что, поскольку катакомбы во времена их мученичества были уже открыты, христиане разделили между собою тела ее детей, дабы поместить их на разных кладбищах. Мученичество Фелицитаты совершилось в 29-й день ноября, тогда как дети ее обрели сию славу раньше, в июле. Вместе с двумя из своих сыновей она похоронена на кладбище Присциллы. — Perpetua, c Перпетуею, благородной дамой из Карфагена. То, что имя ее идет после имени св. Фелицитаты, придает нам дополнительную уверенность в том, что Фелицитата, конечно же, имеется в виду Римская, а не пострадавшая вместе с Перпетуей в Карфагене. Перпетуя же здесь представляет и свою спутницу, и всех прочих, пострадавших с нею вместе; она выделяется как самая стойкая из них и как та, что описала в ряде фрагментов свое собственное мученичество. Agatha, Lucia, с Агафиею и Луциею: до времен св. Григория Великого говорилось: «с Перпетуей, Агнессой, Цецилией», но сей святой Понтифик, любивший Сицилию, где сам он основал шесть монастырей, вставил в канон имена двух сицилийских дев, Агаты Катанийской и Луции Сиракузской. Из учтивости, подобающей по отношению к чужеземцам, он дал им место перед двумя девами Рима, Агнессой и Цецилией (Agnete, Cæcilia). Почему же Агнесса идет здесь прежде, нежели Цецилия? Она пострадала лишь при Диоклетиане, тогда как Цецилия — при Марке Аврелии. Возможно, единственная причина сему — стремление к гармоничному строению фразы. — Anastasia, с Анастасией: то была благородная вдова-римлянка, претерпевшая мученичество при Диоклетиане, столь прославленная в Риме, что прежде Верховные Понтифики имели обыкновение совершать вторую Мессу дня Рождества Христова в ее церкви. Хотя теперь этот обычай пресекся, в той Мессе и ныне совершается поминовение (commemoratio) этой великой святой. — «Intra quorum nos consortium, non æstimator meriti, sed veniæ, quæsumus, largitor admitte» («Молим Тебя, к сонму их причти нас не по заслугам нашим, но по великому милосердию Твоему»). Вновь помянув святых, священник просит Бога благоволить и нас допустить к тому, чтобы быть среди них — конечно же, не по каким бы то ни было нашим заслугам, которые давали бы нам на то право, но по благости, милосердию и прощению Божию («но как податель отпущения»). Священник завершает молитву обычным образом: «Per Christum Dominum nostrum».

В прошлом совершалась одна, ныне утраченная, церемония. К алтарю приносили и клали возле него хлеб, вино, овощи и фрукты, а священник тем временем произносил следующие слова (которые он и теперь произносит сразу по завершении предыдущей молитвы): «Per quem hæc omnia, Domine, semper bona creas, sanctificas, vivificas, benedicis et præstas nobis» («Через Которого Ты, Господи, все эти блага создаешь, освящаешь, животворишь, благословляешь и подаешь нам»). Произнося эти слова, священник, находясь в непосредственном присутствии нашего Господа и во всём величии своего высокого служения, преподавал благословение всему, что было представлено подле алтаря. Разница между обычаями прежних времен и нынешних дней сразу же объясняет и существование этой церемонии в ранние века, и ее прекращение в столетия последующие. В прошлом в каждой церкви был всего один алтарь, помещенный и обставленный согласно описанию, данному св. Иоанном в книге Откровения. В дальнем, укромном конце таи?нственной апсиды находился престол Отца, перед которым был алтарь, по обеим его сторонам — старейшины, а на нём самом — Агнец. Месса совершалась лишь одна, и то не всегда ежедневно; служил ее епископ, а все священники присоединялись к нему и вместе с ним совершали Освящение. Затем подходили верные, приносившие плоды земли и всяческую пищу, чтобы в ходе той же Мессы епископ ее благословил. Позднее — около VIII века — тайным побуждением Святого Духа порождено было в народе стремление к тому, чтобы Святая Месса совершалась чаще. Число алтарей умножилось, количество Месс возросло. Но пропорционально тому, как это входило в обычай, постепенно прекращалась практика приношения плодов и овощей для благословения.

Как же поступила со словами благословения Святая Церковь? Теперь священник вкладывает в них иной, не первоначальный, смысл и обращает их к представленному на алтаре Телу Господа нашего Иисуса Христа, через Которого подаются нам все блага. И при словах «sanctificas, vivificas, benedicis» священник осеняет Чашу и Гостию крестным знамением. Возможно, это может показаться искусственным, но в любом случае показывает, насколько велико почтение Святой Церкви к торжественной молитве канона. Чтобы не утратить эти несколько слов, она предпочитает приложить их к Телу Иисуса Христа, сотворенному и тайнами Его Страданий, Воскресения и Вознесения совершившему то, что выражается этими словами: «vivificas, benedicis»; и в конце — «præstas nobis», ибо Оно подается нам для вкушения.

В наши дни от этой древней церемонии остались лишь следы. В торжество Преображения в этот самый момент совершается благословение винограда, однако употребляемые для этого слова не входят в канон. Молитва, которой пользуются для этой цели бенедиктинцы, взята из Клюнийского миссала. В Великий Четверг же в этот момент Мессы епископ благословляет елей больных.

Канон приближается к своему завершению; он закончится, когда священник возвысит голос, дабы произнести заключительные слова и прочесть Молитву Господню. Греки называют канон Литургией. В ходе веков значение этого слова было расширено, и теперь оно охватывает весь комплекс, составляющий богослужение; изначально, однако, оно понималась лишь в значении канона Мессы, который и есть по преимуществу деяние, как то выражается греческим словом. Аналогично и в латинском Миссале мы видим пометку «infra actionem», означающую, что сие совершается в рамках жертвенного деяния — то есть Действия в превосходном смысле этого слова. Заметим далее, что и само слово канон — греческое, как уже говорилось ранее, и это вовсе не удивительно, поскольку все мы хорошо знаем, сколь широко был распространен греческий язык во времена, когда рождалась Святая Церковь. Из четырех Евангелий три были точно написаны по-гречески.

Прежде, нежели завершится великая молитва, совершается один весьма торжественный обряд: это — последнее из исповеданий Святой Церковью тождества между Крестной Жертвой и Жертвой Мессы. Священник раскрывает Чашу, в которой находится Кровь Господня, и, преклонив сперва колено, берет в правую руку Святую Гостию, а левой держит Чашу, после чего трижды совершает Гостией крестное знамение над Чашей от края до края, говоря: «per ipsum, et cum ipso, et in ipso…» («через Него (т. е. Христа), с Ним и в Нём…»), — затем, совершив — опять же, Святою Гостией — крестное знамение между Чашей и своей грудью, добавляет: «est tibi Deo Patri omnpotenti, in unitate Spiritus Sancti…» («Тебе, Богу Отцу всемогущему, в единстве Духа Святого…»), — тут он помещает Гостию над Чашей Чаши, немного приподняв их, говорит: «omnis honor et gloria» («всякая честь и слава»), потом кладет Гостию и снова покрывает Чашу, а сделав это, произносит: «Per omnia sæcula sæculorum» («Во веки веков»), и народ ответствует: «Amen».

Что означают эти действия священника? Супруг Святой Церкви дан ей в состоянии закланной Жертвы; однако же Он жив. Потому здесь она особым образом являет Его бытие Богом Живым, выражая его воссоединением Тела и Крови Господних, помещая Гостию непосредственно над Пресвятой Кровью, дабы воздать Богу славу. Затем она велит священнику сказать: «per ipsum», через Него прославляется Отец; «et cum ipso», с Ним прославляется, ибо слава Бога-Отца не есть слава, превосходящая славу Сына или же отдельная от славы Сына (видите, каково величие, выраженное в этих словах — «cum ipso»); и «et in ipso», в Нём Отец прославляется: слава, приносимая Отцу Сыном, пребывает в Сыне, а не вне Его — in ispo. Итак, через Него, с Ним (сиречь совместно с Ним) и в Нём воздается Богу-Отцу вся честь и слава. Священник дважды совершает крестное знамение, но в этот раз — между Чашей и своею грудью. Почему такая разница? Он произносит слова: «est tibi Deo Patri omnipotenti, in unitate Spritus Sancti»; поскольку ни Отец, ни Святой Дух не закланы в жертву, было бы неуместно, именуя Их, держать Гостию над Кровью, принадлежащей одному лишь Сыну, Который один облекся в человеческую природу и один был заклан за нас. Но произнося последние слова — «omnis honor et gloria» — священник вновь помещает Святую Гостию над Чашей, выражая тем самым, что в жилах Божественной Жертвы, приносимой им, вовеки течет теперь Драгоценная Кровь бессмертия. И потому священник может теперь сказать Богу: «omnis honor et gloria»; это приношение — величайшее деяние, какое только может быть совершено в Твою честь, ибо обладаем мы воскресшим Христом, и Он Сам заклан в Твою честь на этом алтаре. Нет, принесен Он в жертву не как простая тварь, но через Него и с Ним, per ipsum et cum ipso, воздается Богу вся честь и слава. И благодаря тому прославление восходит сразу к Богу; Он не может отказать в принятии хвалы, воздаваемой Тем, Кто заклан, но всё же жив. Такое жертвоприношение — воистину, величайшее деяние, какое можно совершить ради Бога. На Голгофе заклание нашего Господа было гнусным и отвратительным преступлением, но здесь то же заклание прославляет Бога, и потому именно, что Тот, Кто заклан, живет. Живого Бога приносим мы; живого Сына — живому Отцу. Что более величественно, что более праведно, нежели выразить сие путем помещения Тела Господня над Его Кровью? Зрите же, как жертвоприношение Мессы является самым славным деянием, какое можно совершить ради Бога, ибо в этот торжественный миг воздается Ему вся честь и слава — per ipsum, et cum ipso, et in ipso.

Торжественный обряд, о котором идет речь, показывает, сколь сильно возлюбил Бог мир. Подумаем о том, что Тот, Кого священник держит сейчас в руках — не только Тот, через Кого воздается Богу вся слава, но и Тот, Кто эту славу делит с ним: per ipsum, et in ipso! Слово Отчее позволяет нам возносить Себя руками, прикасаться к Себе, поскольку желает, дабы вся слава воздана была Богу, omnis honor et gloria, желает, дабы к Богу восходило почитание, от коего Он не может отвернуться. Что же все почести человеческие в сравнении с тем, как Сам Господь наш почитает Своего Отца!

Да, Святое Жертвоприношение Мессы — воистину, самое славное действие, какое можем мы совершить ради Бога; можно обратиться к Нему с молитвой, можно как-то проявить добродетель, но ничто из этого не понуждает Бога к вниманию, во время Мессы же Он в силу ее бесконечного совершенства вынужден внимать воздаваемому Ему поклонению. Посмотрим теперь, можно ли проследить этот важный обряд до первых веков. Несомненно, он очень древний и должен был существовать с самого начала, поскольку мы находим его повсеместно. Нужно сразу же понять, что, преподнося своего Супруга Богу, Святая Церковь никогда не может сказать, что Он мертв: да, она заклала Его, но Он и закланный — жив, что и следует ей исповедовать. Се! Вершатся ныне три великих тайны — Страсти, Воскресение и Вознесение. Тайны эти верно выражают, и Святая Церковь помнит твердо, что Христос наш истинно принадлежит нам. До той поры, когда они свершились, не было у нас подобного богатства, подобного сокровища. Он родился в Вифлееме, но, по замыслу Божию, Воплощение Его само по себе не должно было спасти нас (хотя будь на то Божья воля, и его хватило бы, и хватило с избытком). Затем Христос претерпел Свои горестные Страсти, но и того было мало: нужна Его победа над смертью, Его Воскресение. Должно свершиться и нечто еще. Христос должен отверзть небеса, должен совершить Свое Вознесение; нужно, скажу я, чтобы наша человеческая природа, которую Он благоволил принять на Себя, в которой Он страдал, посредством которой подверг Себя смерти, — чтобы эта самая человеческая природа воссела на престол небесный; так что Его Вознесение совершенно необходимо. Следовательно верно и истинно, что Тот, Кого мы держим в руках, — Сам Господь, страдавший, умерший, воскресший вновь и восшедший на небеса.

Вот в чём причина, по которой мы должны всегда благодарить Господа за то, что Он позволил нам родиться уже после совершения сих изумительных тайн. Ибо хотя те, кто умер между событиями Воскресения и Вознесения, и блаженнее умерших раньше, но нам повезло куда более, ибо в их дни Христос не завершил еще Своих тайн. Те, кто скончался между Смертью Господа и Его Воскресением, блаженны менее, нежели вышепомянутые; а те, кто умер прежде Спасителя, имели лишь надежду и вынуждены были уйти из жизни сей, не узрев ее исполнения. О! Сколь больше повезло нам, нежели бывшим прежде нас! И потому мы говорим: «Unde et memores, Domine, nos servi tui, sed et plebs tua sancta, ejusdem Christi Filii tui, Domini nostri, tam beatæ passionis, nec non et ab inferis resurrectionis, sed et in cælos gloriosæ ascensionis…» («Посему и мы, Господи, рабы Твои, а также народ Твой святой, памятуя благословенное страдание Христа, Сына Твоего, Господа нашего, и из преисподней воскресение Его, и на небеса славное вознесение…»). Какая сила в этих словах! Но паче того — с каким глубоким почтением и с какой любовью должны мы относиться к каждой Мессе, ведь она — величайшее из свершений, предпринятых Самим Господом нашим! Он совершает в ней всё, что возможно, и будет совершать это вечно, ибо служение Господа не прекратится никогда, Он — Священник вовек: tu es Sacerdos in æternum.

Сам Его Отец провозглашает вечность Его Священства: «Juravit Dominus et non pænitebit eum: tu es Sacerdos in æternum secundum Ordinem Melchisedech». Господь поклялся (juravit): Ты — Священник вовек, говорит Он, по чину Мелхиседека. Эти слова Господь добавляет потому, что Иисусу Христу предстоит исполнять Свое служение посредством хлеба и вина, подобных материям жертвы Мелхиседека. И Он — Священник вовек, вечно приносящий Себя за нас, вечно живой; и всё это, как говорит святой Павел (см. Евр. 7:25 по Вульгате), для того, чтобы ходатайствовать за нас: «Semper vivens ad interpellandum pro nobis»; но Он несет вовек и раны Своих Страстей, выражающие Его Жертву и приносимые Отцу за нас. И потому с верою говорит Богу Святая Церковь: «Jube hæc perferri per manus sancti Angeli tui in sublime Altare tuum, in conspectu divinæ majestatis tuæ» («Повели вознести сие руками святого Ангела Твоего на горний жертвенник Твой пред лице Божественного Твоего величия»), сиречь — сии приносимые нами Дары, дабы они могли быть всецело едины с небесным алтарем, которого воистину достойны. Ибо на алтаре земном, равно как и на алтаре небесном, всегда и вечно Иисус Христос — Приносящий Жертву, будучи Священником вовек, и одновременно — Сама Жертва. И даже когда не станет мира, Господь наш будет всё так же приносить Богу то же священническое поклонение: Sacerdos in æternum, ибо достойно, чтобы Бог был вечно почитаем. Однако две цели Жертвоприношения, касающиеся искупления и прошения, исчезнут; Иисус Христос, Sacerdos in æternum, будет воздавать лишь поклонение и благодарение.

Уместно заметить здесь, что жертва хвалы охватывает собою Жертвоприношение Мессы, из которого и черпает свою подлинную жизнь. Временем совершения священной Жертвы Святая Церковь установила третий час дня. [Примерно между 9:00 и 12:00 по современному счету. Канон 821 Кодекса Канонического Права 1917 г. запрещал совершать Мессу раньше одного часа до восхода солнца и позже одного часа после полудня (за исключением дня Рождества); позднее Папа Пий XII разрешил совершать Мессу и в другое время суток. — прим. пер.] То был час, когда Дух Святой сошел на Церковь; потому в начале этого часа в оффиции нам велено говорить: «Nunc Sancte nobis Spiritus…» Церковь призывает Божественного Духа, Который самим Своим присутствием воспламеняет ее любовь и готовит ее к приношению Великой Жертвы. Весь оффиций от самой утрени озаряется сиянием лучей благородного Жертвоприношения; влияние его продолжается вплоть до заключительного часа повечерия, завершающего жертву хвалы.

В прошлом, как мы уже говорили, возношение происходило в конце канона. Греки сохранили этот обычай, совершая его следующим образом. Поместив Тело Христово над Чашей, священник произносит следующие слова: Omnis honor et gloria, затем он обращается к верным и показывает им Тело и Кровь Господа нашего, а диакон возглашает громко: Sancta Sanctis, «святая святым!» [То, как это описывает дом Геранже, больше похоже не на византийскую, а на армянскую литургию, в которой после пения «Отче наш» священник благословляет народ (Св. Дары при этом стоят на алтаре); затем диакон пропевает: «Богу поклонимся», на что хор отвечает: «пред Тобою, Господи», а священник довершает молитву словами: «…Христом Иисусом — Господом нашим, с Ним же Тебе Святому Духу и Вседержителю Отцу подобает слава, держава и честь ныне и присно и во веки веков. Аминь». Затем диакон пропевает слово «просхумэ» (от греч. «próschomen»), что означает «внимание», «будьте внимательны», а священник, по-прежнему стоя лицом к алтарю, обеими руками возносит Тело Христово над головой, показывая Его верным, со словами: «Во святость святым». Следуют возгласы прославления Лиц Св. Троицы, после чего священник опускает Тело Христово и возносит Чашу, что также сопровождается пением во славу Св. Троицы. Лишь после этого священник оборачивается к народу, держа Тело Христово над Чашей, со словами: «Святой, святой пречистой Плоти и Крови Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа вкусим в святости…», и крестообразно осеняет народ Св. Дарами. — прим. пер.]

Великая молитва канона подходит к концу, и священник прерывает тишину, царствующую над священным собранием, восклицая: «Per omnia sæcula sæculorum». И народ отвечает: «Amen», в знак согласия с тем, что только что совершилось, и единства с приношением, представленным Богу.

Господь сказал нам: «Когда молитесь, говорите: Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое», и т. д. Какой же момент подходит для вознесения Богу сей молитвы лучше, нежели нынешний? И потому здесь мы слышим от священника молитву «Отче наш»… Молитва Господня звучит в ходе Священной Жертвы во дни наши, как и во все прежние века, ибо ее мы встречаем в любой литургии и в каждом каноне Мессы. Кроме того, Церковь употребляет ее по всем торжественным случаям; она — наша опора, залог, данный нам Господом, изрекшим: «Когда молитесь, говорите: Pater noster». Святая Церковь предваряет ее такими величественными словами: «Præceptis salutaribus moniti, et divina institutione formati, audemus dicere» («Спасительными заповедями вдохновленные, Божественными наставлениями наученные, дерзаем взывать»). Да, если дерзаем мы говорить, если произносим нижеследующие прошения, то потому, что полагаемся на заповедь, данную нам — молиться таким образом, заповедь, данную нам великим нашим Учителем ради нашего спасения. Как Он Сам повелел нам божественными Своими устами, так и дерзаем мы говорить, audemus dicere: Pater noster.

Священник намеревается представить Богу череду из семи прошений Молитвы Господней. Три первых касаются Самого Бога и толкуют о Его благосклонной любви, и таким образом Господь поставляет нас на путь чистейшей любви. «Pater noster, qui es in cælis: sanctificetur nomen tuum», да святится имя Твое, сиречь: да будет воздана ему вся честь и уважение, как оно того заслуживает, ибо сие причитается Тебе по праву. — «Adveniat regnum tuum». Да придет Царствие Твое, сиречь: мы молим, чтобы Твое господство установлено было во всём и над всем, ибо Ты — Царь воистину. «Fiat voluntas tua, sicut in cælo, et in terra». Да будет воля Твоя на земле, сиречь — да вершат ее люди, как на небесах, где ее исполняют ангелы и святые.

Помолившись так согласно учению Господа о том, чтобы пришло Царство Божие, чтобы Слава Его реализовывалась во всём творении, священник добавляет еще четыре прошения Молитвы Господней, говорящих о том, что потребно для нас самих. «Panem nostrum quotidianum da nobis hodie». Здесь мы просим о повседневном своем хлебе; так понимает сие Бог, и так Господь наш велит нам: просить о хлебе лишь на сей день, ибо тщетно заботиться без нужды, ведь мы не знаем даже, будем ли живы завтра. Но просим мы о хлебе не только для тела, но также и для души, которой также нужна пища. Потому у одного из евангелистов сказано: «panem nostrum supersubstantialem da nobis hodie» (Мф. 6:11). Се! Хлеб этот — на алтаре, во пропитание душам нашим; и ныне час молить о Нём Бога. Засим, как все мы грешники, подобает нам молить о прощении: «Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris»; да, прости нам всё, что мы когда-либо сделали против Тебя. И сами мы отмечаем меру прощения, прося Его простить нас так, как мы прощаем тем, кто поступает дурно с нами. [Это значит не то, что человеческое прощение служит мерой прощения Божия, но то, что чем больше милосердия мы проявляем по отношению к другим, тем больше будет проявлено по отношению к нам самим. — прим. автора] — «Et ne nos inducas in tentationem», и не введи нас во искушение, сиречь: огради и защити нас, когда искушение нас поражает. Хотя такова Божья воля, чтобы были мы испытуемы ради приобретения заслуг, всё же мы просим Его пощадить нас, ибо мы слабы и легко можем пасть.

«Sed libera nos a malo», но избавь нас от зла. Здесь надо понимать две вещи: мы просим избавить нас от зла, от лукавого, то есть злого, который есть диавол, вечно ищущий, как бы заставить нас впасть во зло. А если же мы совершили сие, то молим милостивого Бога вырвать нас из дьявольских когтей.

Здесь начинается следующая часть Мессы, продолжающаяся вплоть до второй молитвы перед Причастием. Причастие — то средство, которым Господь наш пользуется, дабы объединить всех людей друг с другом и соделать их единым целым. Потому, когда Святая Церковь исторгает из лона своего одного из своих членов, оказавшегося недостойным ее, она отлучает его от Причастия, и он не может более делить его с верными. Чтобы продемонстрировать это единство, Святая Церковь желает привлечь особое внимание к миру, следствию любви, царящей среди верных. И потому теперь она собирается просить о нём в следующей молитве, после чего верные обменяются целованием мира и выразят друг другу свою любовь.

Господь наш сказал: «если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф. 5:23-24). Погружаясь в эту мысль своего Господа, Святая Церковь обращается в сей торжественный миг к сохранению мира и любви между своими членами. В Мессах об усопших целование мира не подается, напоминая нам, что мертвые уже не находятся под властью ключей Святой Церкви, и она не может дать им мир — наши отношения с ними стали совсем другими.

Священник говорит, как бы в развитие последнего прошения Молитвы Господней: «Libera nos, quæsumus, Domine, ab omnibus malis præteritis, præsentibus et futuris» («Избавь нас, молим Тебя, Господи, от всякого зла прошедшего, настоящего и будущего»). Да, Господи, укрепи нас, ибо из-за зла своего прошлого мы заразились духовной слабостью, да и теперь всего лишь выздоравливаем, но не здоровы. Избавь нас от искушений, мишенью для которых мы стали, и от прочих отягощающих нас пагуб, а равно и от грехов, в которых мы можем быть повинны. Наконец, охрани нас от зла, что может таиться в нашем будущем. «Et intercedente beata et gloriosa semper Virgine Dei Genitrice Maria, cum beatis Apostolis tuis Petro et Paulo, atque Andreæ, et omnibus Sanctis» («И предстательством блаженной и славной Приснодевы Богородицы Марии с блаженными апостолами Твоими Петром и Павлом, а также Андреем, и со всеми святыми»). Святая Церковь, нуждаясь в заступниках, всегда прибегает к Пресвятой Деве, а также к святым апостолам Петру и Павлу. Но почему к ним добавлен здесь св. Андрей, и только он один? Причина проста и заключается в том, что Святая Римская Церковь всегда особо почитала этого апостола. «Da propitius pacem in diebus nostris: ut, ope misericordiæ tuæ adjuti, et a peccato simus semper liberi et ab omni perturbatione securi» («Даруй милостиво мир во дни наши, чтобы силою милосердия Твоего мы были всегда свободны от греха и ограждены от всякого смятения»). Даруй нам, Господи, мир во дни наши, дабы мы, подкрепляемые помощью Твоего милосердия, пребывали всегда избавлены — прежде всего, от всякого греха, а затем и от натиска любого зла, какое только может ожидать нас.

Такова сия величественная молитва мира, употребляемая Святою Церковью в особом таинстве святой Мессы. Примерно в середине молитвы, перед тем, как произнести слова «et omnibus Sanctis», священник совершает крестное знамение, держа в правой руке патену, и затем лобызает ее в знак почтения к священному сосуду, на котором будет вскоре покоиться Тело Господне: ведь лобызать Саму Гостию не дозволяется. Закончив молитву, священник помещает Гостию на патену, раскрывает Чашу и, взяв Гостию и держа ее над Чашей, преломляет Ее посередине, говоря заключительные слова: «Per eundem Dominum nostrum Jesum Christum, Filium tuum» («Через Того же Господа нашего Иисуса Христа, Сына Твоего»). Он вновь кладет на патену ту часть Гостии, что осталась у него в правой руке, а из другой половины выламывает небольшую Частицу со словами: «qui tecum vivit et regnat in unitate Spiritus Sancti Deus» («Который с Тобой живет и царствует в единстве Святого Духа, Бог»); потом и ту половину Гостии, что у него в левой руке, кладет на патену, а маленькую Частицу, только что отломленную, держит над Чашею и говорит громко: «Per omnia sæcula sæculorum» («Во веки веков»). Народ же, подтверждая его прошение и соединяясь с ним, отвечает: «Amen». Засим, трижды совершая Частицей над Чашею крестное знамение, священник произносит громко: «Pax Domini sit semper vobiscum». Ответ: «Et cum spiritu tuo» («Мир Господа нашего да будет всегда с вами». Отв.: «И со духом твоим»). Святая Церковь никогда не забывает о мире, которого только что испрашивала, и здесь пользуется моментом, чтобы вновь упомянуть о нём.

Потом священник выпускает Частицу, которую держал в руке, чтобы она упала в Чашу, и тем самым Тело и Кровь Господни смешались, и говорит при этом: «Hæc commixtio, et consecratio corporis et Sanguinis Domini nostri Jesu Christi, fiat accipientibus nobis in vitam æternam. Amen». («Сие соединение и освящение Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа да будет нам, принимающим, в жизнь вечную. Аминь»). Каков смысл этого обряда? Что знаменуется растворением Частицы Тела в Крови? Обряд этот — не из самых древних, ему около тысячи лет. Его предназначение — показать, что в момент Воскресения Господа Его Кровь воссоединилась с Телом и вновь потекла по жилам. Если бы только Душа Его вернулась в Тело, того было бы недостаточно; Кровь должна была вернуться тоже, дабы Господь был вновь целостен. И потому наш Спаситель, воскресая, вернул Себе Кровь, до того разлитую на Голгофе, в претории Пилата и в Гефсиманском саду. Здесь можно упомянуть обычай, принятый у восточных, но введенный лишь после их отделения от Церкви (он датируется XIV столетием) и, конечно, весьма эксцентричный и дерзкий. После Освящения на алтарь помещается подогреваемый на жаровне сосуд с кипящей водой, из которой в определенные моменты понемногу зачерпывают и примешивают к Драгоценнейшей Крови, с тем, однако, чтобы не изменить священного Ее Вида. [Приведенное описание не вполне отражает реальную практику. Речь идет о так называемой «теплоте», которую вливают в Чашу после того, как опустят туда частицу Тела Христова. Так делали уже в XI в. — прим. пер.]

Слово «consecratio» в молитве, которую священник читает при растворении Частицы в Драгоценнейшей Крови, не следует понимать в смысле та?инственного Освящения, а лишь как означающее воссоединение Святых Видов.

После того, как Частица Тела Христова будет смешана с Господней Кровью, священник склоняется перед Святыми Дарами и, сложив ладони, вспоминает слова св. Иоанна Крестителя, говоря: «Agnus Dei, qui tollis peccata mundi: miserere nobis» («Агнец Божий, взявший грехи мира, — помилуй нас»). Нет лучшего момента для этих слов, нежели сейчас. Святая Церковь имеет обыкновение изыскивать повсюду всё самое прекрасное, дабы соединить его в великолепное целое в великом деянии Святой Жертвы. Потому перенимает она песнь, что поют в небе ангелы, и восклицает с ними вместе: «Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dominus Deus Sabaoth». К сему прибавляет и радостный крик еврейских детей: «Benedictus qui venit in nomine Domini» («Благословен Грядущий во имя Господне»). Но ныне поет она вместе с Предтечей Агнца Божия. Да, в сей миг Господь воистину — закланный Агнец, и дважды она молит Его, взявшего на себя наши грехи: смилуйся над нами, miserere nobis. В третий же раз добавляет: «Dona nobis pacem» («Даруй нам мир»), ибо Евхаристия, как мы уже говорили, — таинство мира, посредством коего верные обретают единство.

При Мессах об усопших вместо «miserere nobis» говорится «dona eis requiem», а в третий раз добавляется еще слово «sempiternam», что очень ясно выражает род того прошения, что мы возносим о душах умерших верных: мы просим для них не единства в мире, как при земной жизни, но покоя в мире вечном.

Дальше следует молитва о мире: «Domine Jesu Christe, qui dixisti Apostolis tuis: pacem relinquo vobis, pacem meam do vobis: ne respicias peccata mea, sed fidem Ecclesiæ tuæ; eamque secundum voluntatem tuam pacificare et coadunare digneris. Qui vivis et regnas Deus per omnia sæcula sæculorum. Amen». («Господи Иисусе Христе, Ты сказал апостолам Своим: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам». Не взирай на наши грехи, но на веру Церкви Твоей и по воле Твоей благоволи умирить и объединить ее. Ты, живущий и царствующий, Боже, во веки веков. Аминь».)

Этой формулой священник молит о мире и единстве меж верными в тот миг, когда они готовятся стать причастниками Святых Тайн. При Мессах об усопших она не произносится. — По ее завершении священник, служащий Мессу, подает знак мира диакону, тот — субдиакону, а тот так же передает его хору. Если же Мессу совершает епископ, он подает знак мира священнику-помощнику, а тот — хору, тогда как диакон и субдиакон подходят к самому прелату, дабы получить знак мира непосредственно от него. Что же касается самого служащего священника, он принимает мир, лобызая алтарь перед Святою Гостией. Сиречь мир подает ему Сам Господь. Для передачи знака мира может использоваться диск из драгоценного металла (называемый потому «instrumentum pacis»); в этом случае, поцеловав алтарь, священник лобызает этот диск. Если присутствуют князья, княгини или иные высокопоставленные персоны, которым подобает подобная честь, instrumentum pacis подается им, и они, в свою очередь, также целуют его.

Мы замечали уже, что знак мира не подается при Мессах об усопших; также опускается он и в Великий Четверг, что символизирует отвержение поцелуя Иуды, которым предал он нашего Спасителя в руки врагов Его. Подобным же образом не подается знак мира и в Святую Субботу, во соблюдение свойственного этому дню обычая древности, когда сия служба совершалась в ночные часы, а при большом скоплении неофитов он мог повлечь за собою смятение. Еще одна причина, по которой знак мира не подается в Святую Субботу, состоит в том, чтобы не совершать этот обряд до вечера Пасхи, когда Воскресший Господь обратился к собравшимся ученикам со словами: «Pax vobis». Из уважения к малейшим деталям жития своего Божественного Супруга Церковь опускает в Мессе Святой Субботы и молитву «Agnus Dei», в которой звучат слова: «dona nobis pacem», и церемонию знака мира, которая ждет Пасхальной Мессы.

Перед причащением священнику остается произнести еще две молитвы. Их тексты, которые мы имеем ныне в миссале, не очень древние, однако же им по меньшей мере тысяча лет. В прошлом произносившиеся здесь слова передавались изустной традицией так же, как и молитвы оффертория, посему этих молитв нет в сакраментарии св. Григория, содержащем только префации, канон, а также коллекты, секреты и послепричастные стихи. Всё прочее передавалось из уст в уста и было различным в разных церквах. Из многообразия молитв, дошедших до нас таким образом, были выбраны две и зафиксированы в миссале. Эти две молитвы произносятся всегда, даже в случаях, когда молитва о мире пропускается.

Первая из них начинается так: «Domine Jesu Christe, Fili Dei vivi, qui ex voluntate Patris, cooperante Spiritu Sancto, per mortem tuam mundum vivificasti…» («Господи Иисусе Христе, Сын Бога живого, по воле Отца при содействии Святого Духа смертью Своею оживотворивший мир…») Се! В смерти Господа действует вся Пресвятая Троица: Отец желает ее («ex voluntate Patris»), Дух Святой содействует и помогает святой человеческой природе Господа в добровольном принесении Себя в Жертву («cooperante Spiritu Sancto»). Но продолжим молитву: «libera me per hoc Sacrosanctum Corpus et Sanguinem tuum ab omnibus iniquitatibus meis, et universis malis» («Священным Телом и Кровью Своею избавь меня от всех беззаконий моих и всякого зла»). Первейшее, чего должны мы желать, приступая ко Святому Причастию, это чтобы исчезли наши грехи; поскольку же мы мыслим не только о настоящем моменте, мы молим также об освобождении от всякого зла, добавляя прошение о будущем: «et fac me tuis semper inhærere mandatis, et a te numquam separari permittas: Qui cum eodem Deo Patre et Spiritu Sancto vivis et regnas Deus in sæcula sæculorum. Amen». («Помоги всегда блюсти заповеди Твои и никогда не дай мне отпасть от Тебя. Ты, Который с Тем же Богом Отцом и Духом Святым живешь и царствуешь, Боже, во веки веков. Аминь»). Здесь мы просим у Бога, грядущего навстречу нам в Святом Причастии, о трех вещах: во-первых, об избавлении от своих грехов; затем — о том, чтобы всегда верно следовать Его заповедям; и, наконец, о том, чтобы Он никогда не позволил нам отлучиться от Себя.

Перейдем теперь к третьему прошению: «Perceptio Corporis tui, Domine Jesu Christe, quod ego indignus sumere præsumo, non mihi proveniat in judicium et condemnationem» («Причащение Тела Твоего, Господи Иисусе Христе, которое я, недостойный, дерзаю принять, да не будет мне в суд и осуждение»). Это аллюзия на слова св. Павла о Святом Причастии, когда он говорит в своем Первом послании к Коринфянам: «qui enim manducat et bibit indigne, judicium sibi manducat et bibit» (1Кор. 11:29: «кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе»). Молитва завершается так: «sed pro tuæ pietate prosit mihi ad tutamentum mentis et corporis, et ad medelam percipiendam: Qui vivis et regnas…» («но по милосердию Твоему да послужит мне во ограждение души и тела и во исцеление принимаемое: живущий и царствующий…»). Литургисты, составлявшие ее, сделали очевидное упущение. Во всех других молитвах упоминается непременно и Тело, и Кровь Господа, тогда как здесь — только Тело. Молитва эта показалась бы не слишком нужной, когда бы не разительное ее употребление в службе Страстной Пятницы. В этот день священник действительно причащается лишь под видом хлеба, но не совершает Святого Жертвоприношения. Ибо для заклания Жертвы необходимы были бы и хлеб, и вино, однако же в Страстную Пятницу воспоминание о Великом Жертвоприношении, свершившемся на Голгофе, столь всецело занимает мысль Церкви, что та воздерживается от его возобновления на алтаре. Церковь ограничивается лишь соучастием в священной тайне путем причащения, и поступая так, она использует эту третью молитву, опустив предыдущие, в которых речь идет о жертвоприношении. Сию же молитву могут весьма уместно использовать и верные, собирающиеся причаститься.

Завершив эти молитвы, священник произносит следующие слова — вольный парафраз 115-го псалма: «Panem cælestem accipiam, et nomen Domini invocabo» («Хлеб небесный приму, и имя Господне призову»). Никогда Святая Церковь не упускает возможности почерпнуть что-либо из Псалмов, поскольку в них находит верный источник и образец молитвы.

Произнеся эти слова, священник берет левой рукою две половинки Гостии, держа их над патеной, и, трижды ударяя себя в грудь, говорит: «Domine, non sum dignus ut intres sub tectum meum: sed tantum dic verbo, et sanabitur anima mea» («Господи, я недостоин…», и далее тайно: «чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и исцелится душа моя»). С такими словами обратился ко Господу нашему сотник, пришедший просить об исцелении своего слуги. Повторим еще раз: Святая Церковь всегда демонстрирует, что обладает блаженным умением выбирать самые прекрасные отрывки Писания и вставлять их в последование Мессы, будто бы инкрустируя его драгоценными самоцветами! Мы тоже говорим: «Domine, non sum dignus…» Но исцелить мы просим не слугу — собственная наша несчастная душа взывает о помощи, и этими словами пользуется для последней мольбы, обращенной к Богу. Мы остро нуждаемся в исцелении, и чем ближе подходим ко Господу, Который только и может нас вылечить, тем с бо?льшим упованием должны просить. Нет ничего столь явного, как наше недостоинство, но с другой стороны — кто силен, как Господь? Нам не остается ничего, кроме как взывать к Нему и молить с истинным смирением: «sed tantum dic verbo, et sanabitur anima mea». О да, скажи только слово, и исцелится душа моя!

После сего акта смирения священнику надлежит приобрести должное расположение для того, чтобы причаститься; потому, держа в правой руке Гостию и Ею осеняя себя крестным знамением, он говорит: «Corpus Domini nostri Jesu Christi custodiat animam meam in vitam æternam. Amen». («Тело Господа нашего Иисуса Христа да сохранит душу мою в жизнь вечную. Аминь».) Посмотрим на слова «in vitam æternam», «в жизнь вечную». Священник произносит их так, как если бы собирался причаститься в первый и единственный раз за свою жизнь. Одного Причастия достаточно было бы, чтобы сохранить нашу душу для жизни вечной, ибо таково собственное действие этого божественного таинства, данного Богом для удовлетворения наших нужд. Господь наш позаботился дать немало примеров сей истины, среди прочих — пример св. Марии Египетской, которая, долго готовившись к Святому Причастию, приняла его из рук святого аввы Зосимы, и это единственное Причастие воистину сохранило ее душу для жизни вечной. [Классическое житие св. Марии Египетской упоминает как минимум два случая, когда она причащалась; но главный в этом отношении эпизод — Причастие, которое отшельница приняла в пустыне от аввы Зосимы незадолго до своей смерти. — прим. пер.] Заметьте также, что сие божественное таинство — залог не только жизни вечной для души, но и грядущего воскресения тела. И потому, когда епископ подает причастие только что рукоположенным им священникам, он говорит каждому: «Corpus Domini nostri Jesu Christi custodiat te in vitam æternam» («…да сохранит тебя…»).

Причастившись, священник делает небольшую паузу для размышления, после чего, раскрыв Чашу, отрясает в нее маленькие частички Гостии, какие могли прилипнуть к корпоралу и патене, говоря при том: «Quid retribuam Domino pro omnibus, quæ retribuit mihi? Calicem salutaris accipiam, et nomen Domini invocabo» («Что воздам Господу за всё, что дал Он мне? Чашу спасения приму и имя Господне призову»). Эти слова взяты из Псалма 115; говоря здесь о чаше, Calicem salutaris, Давид не имел в виду какой-либо обычный напиток — здесь ясно виден пророческий слог, и можно прозреть образ человека, спасаемого питием несравненным, питием, которое не может быть чем-либо иным, нежели Самой Кровью его Спасителя. — Затем священник добавляет: «Laudans invocabo Dominum, et ab inimicis meis salvus ero» («Восхваляя, призову Господа, и от врагов моих спасусь»). Теперь я восхвалю Господа, ибо уста мои приготовлены хвалить Его за дары, что Он дал мне; и, избавленному от врагов своих, мне нечего больше бояться. Он берет затем чашу в правую руку и, совершая ею крестное знамение, произносит: «Sanguis Domini nostri Jesu Christi custodiat animam meam in vitam æternam. Amen». («Кровь Господа нашего Иисуса Христа да сохранит душу мою в жизнь вечную. Аминь»). После того он принимает Драгоценную Кровь, а вместе с Нею и частицу Гостии, которую в Ней растворил, когда обращался к народу с приветствием мира.

Теперь подходит подобающее время для причащения верных, если кто-либо из них подходит к Причастию; если же нет, то священник тут же омывает чашу. Он подносит чашу служителю, чтобы тот налил в нее немного вина, и говорит: «Quod ore sumpsimus, Domine, pura mente capiamus: et de munere temporali fiat nobis remedium sempiternum» («То, что вкусили мы устами, Господи, да примем чистою душою, и от временного дара да будет нам врачевание вечное»). Это весьма древние слова, что можно заметить уже по самому стилю латыни — утонченному, можно сказать, классическому. Обратите внимание на выражение «munere temporali», говорящее, что причащение принадлежит ко времени. Да, Бог вечен, и дает нам Себя в Причастии, но, однако же, причащение происходит в определенный день, в назначенный час и миг: потому оно — дар времени. Но посредством этого самого дара Господь наш созидает союз нашей души с Собою, и будучи Самою Силой, он обращает сей единичный Свой акт в целительное средство, действие которого должно длиться вечно, тем самым давая душе силу и излечивая ее.

Затем служитель вновь наливает в чашу вина, но на этот раз — смешанного с водою; священник омывает пальцы, и теперь может их рассоединить. Пока всё это происходит, священник говорит: «Corpus tuum Domine, quod sumpsi, et Sanguis, quem potavi, adhereat visceribus meis: et præsta; ut in me non remaneat scelerum macula, quem pura et sancta refecerunt sacramenta: Qui vivis et regnas in sæcula sæculorum. Amen». («Тело Твое, Господи, которое я принял, и Кровь, которую испил, да прильнут к внутренностям моим, и даруй, чтобы нечистота греховная не оставалась во мне, обновленном чистыми и святыми Тайнами. Живущий и царствующий во веки веков. Аминь»). Молитва эта, как и предыдущая, тоже очень хороша стилистически, и древность ее тоже несомненна: обе они, как и молитва о мире, должны быть датированы первыми веками. При первом очищении в чашу наливается лишь вино — из уважения к Драгоценной Крови, Которой всё еще омочена внутренняя часть сосуда, и Которая может еще оставаться на его дне. По этой причине предписано в случае какого-либо происшествия, если это вино будет пролито, отнестись к нему с тем же почтением, что и к Самой Драгоценной Крови, и очистить всё, к чему оно прикоснется. Специалисты по рубрикам рекомендуют священнику сделать так, чтобы это вино омыло внутренность чаши полностью, так, чтобы даже мельчайшая капелька Драгоценной Крови, какая может в ней остаться, была собрана. При втором омовении вино размешивается с водой, поскольку в чаше уже нет Крови Господней. Священник должен всегда пить с одного и того же края Чаши (для чего на ее ножке всегда выгравирован небольшой крестик). Без этого священнику пришлось бы либо всегда быть очень внимательным, либо отирать всю кромку чаши пурификатором, поскольку на ней еще может оставаться Кровь.

По завершении всего этого, сказав: «Dominus vobiscum», священник произносит заключительную молитву, которая ныне называется послепричастной, или postcommunio, но в сакраментарии св. Григория она именовалась «Oratio ad complendum» [«молитвой на завершение» — от слова «завершать, делать полным». — прим. пер.] Произнесение священником причастного антифона там не упоминается, потому что это одна из поющихся частей Мессы, и в сакраментарий она не включена. То был всего лишь антифон Псалма, который пели во время причащения. След этого обычая мы находим в Мессе за усопших. [Видимо, речь о том, что communio, или причастный стих, Мессы за усопших представляет собой не антифон, как обычно, а респонсорий: «Lux æterna luceat eis, Domine: * Cum Sanctis tuis in æternum: quia pius es. ℣. Requiem æternam dona eis, Domine: et lux perpetua luceat eis. Cum Sanctis tuis in æternum: quia pius es». («Вечный свет да светит им, Господи, * со святыми Твоими вовеки, ибо Ты благ. ℣. Вечный покой даруй им, Господи, и свет вечный а светит им со святыми Твоими вовеки, ибо Ты благ».) — прим. пер.] То же самое касается и интроита, пение которого сопровождало священника, шествовавшего от сакрария к алтарю.

Важность послепричастной молитвы весьма велика: в ней говорится о только что принятом Причастии. За нею следует обычное благопожелание священника народу: «Dominus vobiscum». Затем диакон [а в его отсутствие — сам священник. — прим. пер.], обратившись к собранию верных, пропевает следующие слова:

Эти слова обычно переводят так: «Идите, Месса совершилась». Однако надобно заметить, что собственный их смысл не таков. Эта формула, воспринятая Церковью, была в широком употреблении среди римлян, завершавших ею свои общественные собрания. Посему слова: «Ite, contio missa est» означали: «идите, собрание распущено».

В древности наше слово «Месса» («Missa») не означало Святое Жертвоприношение. Когда оно завершалось, диакон распускал собравшихся верных, произнося ту же формулу, что и при обычных общественных мероприятиях. Позднее слово «missa» стали воспринимать, как существительное, а в довершение путаницы — еще и писать с большой буквы («Ite, Missa est»), что и привело к неправильному переводу: «Идите, Месса совершилась». В покаянные периоды, например — во время Великого Поста, вместо «Ite, missa est» диакон произносит: «Benedicamus Domino», он не отпускает верных, поскольку предполагается, что те хотели бы остаться в храме и продолжить молитву. Следовательно, «Ite, missa est» — знак радости, и в этом качестве он исключен из заупокойных Месс: радостная песнь была бы неуместна в контексте Мессы, дышащей лишь печалью и ходатайственной мольбой.

[Рубрики миссала 1962 г. предписывают в конце Мессы слова «Ite, missa est» и ответ «Deo gratias» со следующими исключениями:

а) на вечерней Мессе Великого Четверга, после которой Святые Дары торжественно переносятся в «темницу», а также на других Мессах, если после них следует процессия, говорится: «Benedicamus Domino», отв.: «Deo gratias»;

б) на календарных Мессах в течение октавы Пасхи после «Ite, missa est» и после ответа «Deo gratias» добавляется «alleluja»;

в) на Мессах за усопших говорится: «Requiescant in pace» («Да покоятся в мире»), отв.: «Amen».

По произнесении «Ite, missa est» священник вновь поворачивается к алтарю и, слегка склонившись и соединив руки, произносит: «Placeat tibi, Sancta Trinitas, obsequium servtutis meæ: et præsta; ut sacrificium, quod oculis tuæ majestatis indignus obtuli, tibi sit acceptabile, mihique et omnibus, pro quibus illud obtuli, sit, te miserante, propitiabile. Per Christum Dominum nostrum. Amen». («Да будет благоугодна Тебе, Святая Троица, покорность моего служения, и соделай, чтобы жертва, которую я, недостойный, принес пред очами Твоего Величества, была Тебе угодна, мне же и всем тем, за кого я ее принес, да послужит она во умилостивление по Твоей благости. Через Христа, Господа нашего. Аминь»). Эта молитва — своего рода краткое подведение итога, посредством которого священник напоминает Пресвятой Троице обо всём, что сейчас было совершено, прося, чтобы Жертва была принята во благо всем тем, о ком он молился.

После этой молитвы священник целует алтарь, возводит очи к небесам, простирает руки, а затем поклоняется распятию, говоря: «Benedicat vos omnipotens Deus…» («Да благословит вас всемогущий Бог…»), — тут он оборачивается к народу и добавляет, благословляя его: «Pater, et Filius, et Spiritus Sanctus» («Отец, и Сын, и Дух Святой»); на что все отвечают: «Amen». Обычный священник должен преподавать это благословение лишь однократно, хотя бы и при торжественной Мессе; епископы же, в отличие от него, преподают его трижды. Также и прелаты, служа понтификальную Мессу, благословляют народ троекратно. Некоторым из них разрешено поступать так же даже при будничной Мессе, но только в качестве особой привилегии. Благословление не совершается при заупокойной Мессе, поскольку оно — знак радости, плохо сочетавшийся бы со скорбью, которой исполнена эта служба.

Преподав благословение, священник переходит к той стороне алтаря, откуда читается Евангелие, и там прочитывает начало Евангелия от св. Иоанна. В прошлом священник, не имея перед собою книги, чертил крест на поверхности алтаря, после чего осенял крестным знамением самого себя. Таблицы, на которых написаны молитвы ординария Мессы, за исключением канона (и которые, тем не менее, называются алтарными канонами), появились совсем недавно. С тех пор вошло в обычай знаменовать крестом их сами, однако же священнику позволено по-прежнему делать это и на алтаре, который является образом Христа, умершего за нас на кресте, — Христа, о Чьем двукратном рождении и повествуется в этом евангельском тексте.

Но почему совершается сие чтение? Практика эта возникла в Средние века. В те времена, как и в более ранние, верные с большим почтением относились к тому, чтобы над ними читали из Евангелия, и начало Евангелия от св. Иоанна пользовалось у них в этом качестве особой любовью. В конце концов просьбы об этом стали столь частыми, что для их удовлетворения не хватало священников, так что с целью упрощения задачи было решено читать Евангелие над всеми собравшимися в конце Мессы. Так что сие дополнение порождено исключительно набожностью верных. Когда праздник какого-либо святого отмечается в воскресный день, или же в будний, имеющий собственное евангельское чтение, священник заменяет им чтение из св. Иоанна. Это тоже следствие обычая читать Евангелие в конце Мессы, датируемое лишь временами св. Пия V. В понтификал такая перемена древней практики не вошла, поэтому епископ, сходя от алтаря, читает Евангелие от св. Иоанна.

[Папа Пий XII изменил порядок чтения заключительного Евангелия. До его реформ в случае, если при Мессе совершалось воспоминание (commemoratio) другого литургического дня, приходящегося на ту же дату, то в конце Мессы читалось Евангелие из этого второго дня.

Согласно рубрикам миссала 1962 г., на всех Мессах читается Ин. 1:1-14, кроме Вербного Воскресенья, когда на Мессе, которой предшествует благословление пальмовых ветвей и процессия, заключительное Евангелие опускается, а на остальных Мессах в конце читается тот же текст, что и при благословлении пальмовых ветвей, а именно — Мф. 21:1-9; также опускается заключительное Евангелие на всех Мессах, в конце которых говорится «Benedicamus Domino», на третьей Мессе Рождества Христова, на Мессе Навечерия Пасхи, на Мессах за усопших, если после них следует отпущение (absolutio) у могилы, и, наконец, на некоторых Мессах после обрядов освящения, как то описано в понтификале. — прим. пер.]

Заметим здесь, что во фразе Евангелия от св. Иоанна: «Omnia per ipsum facta sunt» («Всё чрез Него начало быть») Латинская Церковь вплоть до времен св. Пия V следовала иной пунктуации, нежели принятая у греков. Св. Августин и все латинские Отцы, а равно и св. Фома, читали ее так: «Sine ipso factum est nihil. Quod factum est, in ipso vita erat, et vita erat lux hominum»; тогда как св. Иоанн Златоуст и греческие Отцы в целом читали: «sine ipso factum est nihil quod factum est. In ipso vita erat, et vita erat lux hominum» («Без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков»). Различие это возникло из-за того, что в рукописях не было ни точек, ни запятых, придуманных гораздо позже; и св. Пий V в своем издании миссала сохранил в этом фрагменте латинскую пунктуацию. Но вскоре после него на Запад пришел обычай читать его так, как это делают греки. Когда священник доходит в Евангелии от св. Иоанна до слов: «Et verbum caro factum est» («И Слово стало плотию»), он преклоняет колено, почитая самоуничижение Слова, ставшего плотью, приняв образ раба (Флп. 2:7). Закончив же чтение Евангелия и поклонившись распятию, священник нисходит от алтаря, а по пути читает песнь «Benedicite» вкупе с другими молитвами благодарения, указанными в миссале.

Боже Отче наш, Твой слуга дом Проспер Геранже, аббат Солемский, ведомый Святым Духом, помог множеству Твоих верных открыть для себя смысл литургии как источника подлинной христианской жизни. Да будет его приверженность Твоей Святой Церкви и сыновняя любовь к Непорочной Деве, вдохновленная тайной Воплощенного Слова, светочем для христиан наших дней. Благоволи, Господи, даровать нам то благо, о котором мы просим Тебя по его заступничеству, дабы все признали его святость, и Церковь скорее позволила нам обращаться к нему как к одному из блаженных и святых Твоих. Через Христа, Господа нашего. Аминь.

Епархиальная стадия беатификационного процесса слуги Божия дом Проспера Геранже открыта в диоцезе Ле-Ман 21 декабря 2005 г.

О Божьих милостях, обретенных по ходатайству дом Проспера Геранже, просьба сообщать по адресу:

Abbaye Saint Pierre,

F-72300 Solesmes, France

tél. 02 43 95 03 08

fax 02 43 95 68 79

Постулатор — Dom Jacques de Préville OSB

Все встают. Священник с прислужниками шествуют в процессии от ризницы к пресвитерию. В это время при петой или торжественной Мессе поется входной антифон (интроит) — первая изменяемая часть Святой Мессы.
Священник, воздав алтарю должное почтение, осеняет себя крестным знамением. При этом народ опускается на колени.
Священник ясно произносит:
In nómine Patris, et Fílii, + et Spíritus Sancti. Amen.	Во имя Отца, и Сына, + и Святого Духа. Аминь.
Затем, сложив ладони, начинает антифон:
Introíbo ad altáre Dei.	Подойду к жертвеннику Божию.
Прислужники отвечают:
Ad Deum, qui lætíficat juventútem meam.	К Богу, веселящему юность мою.
Затем попеременно с прислужниками священник читает следующее:
Пс. 42:1—5
Júdica me, Deus, et discérne causam meam de gente non sancta: ab hómine iníquo et dolóso érue me.	Суди меня, Боже, и вступись в тяжбу мою с народом несвятым: от человека лукавого и несправедливого избавь меня.
M. Quia tu es, Deus, fortitudo mea: quare me repulísti, et quare tristis incédo, dum afflígit me inimícus?	M. Ибо Ты Бог, крепость моя: для чего Ты отринул меня, и для чего хожу я, сетуя, когда оскорбляет меня враг?
S. Emítte lucem tuam et veritátem tuam: ipsa me deduxérunt, et adduxérunt in montem sanctum tuum et in tabernácula tua.	S. Пошли свет Твой и истину Твою; да ведут они меня и приведут на святую гору Твою и в обители Твои.
M. Et introíbo ad altáre Dei: ad Deum, qui lætíficat juventútem meam.	M. И подойду к жертвеннику Божию, к Богу, веселящему юность мою.
S. Confitébor tibi in cíthara, Deus, Deus meus: quare tristis es, ánima mea, et quare contúrbas me?	S. Буду славить Тебя на гуслях, Боже, Боже мой! Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешь меня?
M. Spera in Deo, quóniam adhuc confitébor illi: salutáre vultus mei, et Deus meus.	M. Уповай на Бога; ибо я буду еще славить Его: о, спасение лица моего и Бог мой.
S. Glória Patri, et Fílio, et Spirítui Sancto.	S. Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
M. Sicut erat in princípio, et nunc, et semper: et in sǽcula sæculórum. Amen.	M. Как было изначала, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Священник повторяет антифон:
Introíbo ad altáre Dei.	Подойду к жертвеннику Божию.
℟. Ad Deum, qui lætíficat juventútem meam.	℟. К Богу, веселящему юность мою.
Этот псалом и повторение антифона опускаются при заупокойных Мессах, а также при календарных Мессах в период с первого воскресения о Страстях Христовых и вплоть до Страстного Четверга.
Осеняя себя крестным знамением, священник произносит:
℣. Adjutórium nostrum in nómine Dómini.	℣. Помощь наша в имени Господа.
℟. Qui fecit cælum et terram.	℟. Сотворившего небо и землю.

Затем, сложив ладони и глубоко склонившись, священник совершает исповедание грехов:
Confíteor Deo omnipoténti, beátæ Maríæ semper Vírgini, beáto Michaéli Archángelo, beáto Joánni Baptístæ, sanctis Apóstolis Petro et Paulo, ómnibus Sanctis, et vobis, fratres: quia peccávi nimis cogitatióne, verbo et opere: mea culpa, mea culpa, mea máxima culpa. Ideo precor beátam Maríam semper Vírginem, beátum Michaélem Archángelum, beátum Joánnem Baptístam, sanctos Apóstolos Petrum et Paulum, omnes Sanctos, et vos, fratres, orare pro me ad Dóminum, Deum nostrum.	Исповедую перед Богом всемогущим, блаженной Приснодевой Марией, блаженным Михаилом Архангелом, блаженным Иоанном Крестителем, святыми апостолами Петром и Павлом, перед всеми святыми и перед вами, братья, что я много согрешил мыслью, словом и делом: (трижды ударяя себя в грудь) моя вина, моя вина, моя великая вина. Поэтому прошу блаженную Приснодеву Марию, блаженного Михаила Архангела, блаженного Иоанна Крестителя, святых апостолов Петра и Павла, всех святых и вас, братья, молиться обо мне Господу Богу нашему.
Прислужники отвечают:
Misereátur tui omnípotens Deus, et, dimíssis peccátis tuis, perdúcat te ad vitam ætérnam.	Да помилует тебя всемогущий Бог и, простив тебе грехи твои, приведет тебя к жизни вечной.
S. Amen.	S. Аминь.
Сказав «Amen», священник выпрямляется, после чего прислужники повторяют исповедание грехов:
Confíteor Deo omnipoténti, beátæ Maríæ semper Vírgini, beáto Michaéli Archángelo, beáto Joánni Baptístæ, sanctis Apóstolis Petro et Paulo, ómnibus Sanctis, et tibi, pater: quia peccávi nimis cogitatióne, verbo et opere: mea culpa, mea culpa, mea máxima culpa. Ideo precor beátam Maríam semper Vírginem, beátum Michaélem Archángelum, beátum Joánnem Baptístam, sanctos Apóstolos Petrum et Paulum, omnes Sanctos, et te, pater, orare pro me ad Dóminum, Deum nostrum.	Исповедую перед Богом всемогущим, блаженной Приснодевой Марией, блаженным Михаилом Архангелом, блаженным Иоанном Крестителем, святыми апостолами Петром и Павлом, перед всеми святыми и перед тобою, отче, что я много согрешил мыслью, словом и делом: (трижды ударяя себя в грудь) моя вина, моя вина, моя великая вина. Поэтому прошу блаженную Приснодеву Марию, блаженного Михаила Архангела, блаженного Иоанна Крестителя, святых апостолов Петра и Павла, всех святых и тебя, отче, молиться обо мне Господу Богу нашему.
Затем священник со сложенными ладонями совершает отпущение грехов, говоря:
Misereátur vestri omnípotens Deus, et, dimíssis peccátis vestris, perdúcat vos ad vitam ætérnam.	Да помилует вас всемогущий Бог и, простив вам грехи ваши, приведет вас к жизни вечной.
℟. Amen.	℟. Аминь.
Осеняя себя крестным знамением, священник произносит:
Indulgéntiam, + absolutionem et remissiónem peccatórum nostrórum tríbuat nobis omnípotens et miséricors Dóminus.	Прощение, + разрешение и отпущение грехов наших да подаст нам всемогущий и милосердный Господь.
℟. Amen.	℟. Аминь.
И, склонившись, продолжает:
℣. Deus, tu convérsus vivificábis nos.	℣. Боже, Ты, обратившись, оживишь нас.
℟. Et plebs tua lætábitur in te.	℟. И народ Твой возрадуется о Тебе.
℣. Osténde nobis, Dómine, misericórdiam tuam.	℣. Яви нам, Господи, милость Твою.
℟. Et salutáre tuum da nobis.	℟. И спасение Твое даруй нам.
℣. Dómine, exáudi oratiónem meam.	℣. Господи, услышь молитву мою.
℟. Et clamor meus ad te véniat.	℟. И вопль мой да придет к Тебе.
℣. Dóminus vobíscum.	℣. Господь с вами.
℟. Et cum spíritu tuo.	℟. И со духом твоим.
Простерши руки и вновь соединив ладони, священник ясным голосом произносит:
S. Oremus.	S. Помолимся.
И, восходя к алтарю, говорит тайно:
Aufer a nobis, quǽsumus, Dómine, iniquitátes nostras: ut ad Sancta sanctórum puris mereámur méntibus introíre. Per Christum, Dóminum nostrum. Amen.	Удали от нас, просим Тебя, Господи, неправды наши, да сподобимся с чистыми помыслами вступить во Святая Святых. Через Христа, Господа нашего. Аминь.
Затем, сложив ладони и касаясь ими алтаря, склонившись, произносит:
Orámus te, Dómine, per mérita Sanctórum tuórum, quorum relíquiæ hic sunt, et ómnium Sanctórum: ut indulgére dignéris ómnia peccáta mea. Amen.	Молим Тебя, Господи, ради заслуг святых Твоих, (целует алтарь в середине) мощи которых здесь находятся, и всех святых, благоволи простить все грехи мои. Аминь.

При торжественной или петой Мессе священник благословляет ладан, говоря:
Ab illo bene+dicáris, in cujus honore cremáberis. Amen.	Да благо+словит тебя Тот, во славу Которого ты будешь сжигаем. Аминь.
И, приняв у диакона кадило, молча окаждает алтарь. Затем диакон, приняв от священника кадило, окаждает его самого. (В отсутствие диакона его роль здесь может исполнять один из прислужников.)

Затем священник целует алтарь в середине и, обратившись к народу, произносит:
℣. Dóminus vobíscum.	℣. Господь с вами.
℟. Et cum spíritu tuo.	℟. И со духом твоим.
Orémus.	Помолимся.
Следует одна или несколько вступительных молитв (коллект), представляющих собой изменяемые части Мессы.
Все садятся.

Затем следует чтение Послания (его пропевает субдиакон, а в его отсутствие — сам священник).
По завершении чтения прислужники отвечают:
℟. Deo grátias.	℟. Благодарение Богу.

Священник переходит к середине алтаря и, сложив ладони, произносит поочередно с прислужниками (одновременно эти же слова могут петься):
Kyrie, eléison. Kyrie, eléison. Kyrie, eléison. Christe, eléison. Christe, eléison. Christe, eléison. Kyrie, eléison. Kyrie, eléison. Kyrie, eléison.	Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй. Христе, помилуй. Христе, помилуй. Христе, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй.

Далее говорится о том, как совершается чтение Св. Евангелия при торжественной Мессе, которую священник служит с диаконом и субдиаконом. О том, как чтение совершается при обычной Мессе, когда священнику прислуживают лишь министранты-миряне, см. ниже.
Диакон возлагает на середину алтаря Евангелиарий. Священник благословляет ладан так же, как описано выше. Диакон в это время, преклонив колени перед алтарем и сложив ладони, произносит:
Munda cor meum ac labia mea, omnípotens Deus, qui labia Isaíæ Prophétæ cálculo mundásti igníto: ita me tua grata miseratióne dignáre mundáre, ut sanctum Evangélium tuum digne váleam nuntiáre. Per Christum, Dóminum nostrum. Amen.	Сердце мое и уста мои очисти, Боже всемогущий, очистивший углем пылающим уста Исаии пророка; так и меня благоволи очистить по Твоей благой милости, чтобы я мог достойно возвестить Твое святое Евангелие. Через Христа, Господа нашего. Аминь.
Затем диакон берет с алтаря книгу и, вновь преклонив колени, испрашивает у священника благословения, говоря:
Jube, domne, benedícere.	Повели, владыка, благословить.
Священник отвечает:
Dóminus sit in corde tuo et in lábiis tuis: ut digne et competénter annúnties Evangélium suum: In nómine Patris, et Fílii, + et Spíritus Sancti. Amen.	Господь да будет в сердце твоем и на устах твоих, чтобы ты достойно и надлежаще возвестил Евангелие Его: во имя Отца, и Сына, + и Святого Духа. Аминь.
Приняв благословение, диакон целует руку священнику и с прочими прислужниками, в сопровождении кадила и свечей восходит к месту, откуда читается Евангелие, где, стоя со сложенными ладонями, говорит (все при этих словах встают):
℣. Dóminus vobíscum.	℣. Господь с вами.
℟. Et cum spíritu tuo.	℟. И со духом твоим.
И произнося:
Sequéntia (Inítium) sancti Evangélii secúndum N.	Последование или Начало святого Евангелия от N.
большим пальцем правой руки совершает крестное знамение в начале читаемого евангельского текста, а затем — у себя на челе, устах и груди (то же делают и верные). Прислужники отвечают:
Glória tibi, Dómine.	Слава Тебе, Господи.
Диакон трижды окаждает книгу, после чего со сложенными ладонями пропевает Евангелие.
По завершении чтения субдиакон возвращает книгу священнику, который целует Евангелие, говоря:
Per evangelica dicta deleántur nostra delicta.	Евангельскими речениями да изгладятся наши прегрешения.
Затем диакон окаждает священника.
На заупокойных Мессах молитва «Munda cor meum» произносится, но благословение не испрашивается, не переносятся в процессии свечи, священник же не целует книгу.
Далее говорится о том, как совершается чтение Евангелия при обычной Мессе, когда священнику прислуживают лишь министранты-миряне. О продолжении Св. Мессы см. ниже.
Прислужник переносит миссал на левую сторону алтаря, что символизирует процессию с Евангелием, описанную выше. Священник, склонившись со сложенными ладонями у середины алтаря, произносит:
Munda cor meum ac labia mea, omnípotens Deus, qui labia Isaíæ Prophétæ cálculo mundásti igníto: ita me tua grata miseratióne dignáre mundáre, ut sanctum Evangélium tuum digne váleam nuntiáre. Per Christum, Dóminum nostrum. Amen. Jube, Dómine, benedícere. Dóminus sit in corde meo et in lábiis meis: ut digne et competénter annúntiem Evangélium suum. Amen.	Сердце мое и уста мои очисти, Боже всемогущий, очистивший углем пылающим уста Исаии пророка; так и меня благоволи очистить по Твоей благой милости, чтобы я мог достойно возвестить Твое святое Евангелие. Через Христа, Господа нашего. Аминь. Повели, Господи, благословить. Господь да будет в сердце моем и на устах моих, чтобы я достойно и надлежаще возвестил Евангелие Его. Аминь.
Затем, обратившись в сторону книги, сложив ладони, произносит:
℣. Dóminus vobíscum.	℣. Господь с вами.
℟. Et cum spíritu tuo.	℟. И со духом твоим.
И произнося:
Sequéntia (Inítium) sancti Evangélii secúndum N.	Последование или Начало святого Евангелия от N.
большим пальцем правой руки совершает крестное знамение на странице книги, а затем — у себя на челе, устах и груди (то же делают и верные). Прислужники отвечают:
Glória tibi, Dómine.	Слава Тебе, Господи.
Затем священник прочитывает или пропевает Евангелие. По завершении чтения прислужники отвечают:
Laus tibi, Christe.	Слава Тебе, Христе.
и священник целует Евангелие, говоря:
Per evangelica dicta deleántur nostra delicta.	Евангельскими речениями да изгладятся наши прегрешения.
При заупокойных Мессах молитва «Munda cor meum» произносится, но благословение не испрашивается и священник не целует книгу.
На этом завершается чтение Евангелия, совершаемое несколько по-разному в зависимости от того, служит ли священник с диаконом и субдиаконом (о чем см. выше здесь) или же ему прислуживают только министранты-миряне (см. выше здесь).
Может следовать проповедь.

Священник целует алтарь и, обратившись к народу, произносит:
℣. Dóminus vobíscum.	℣. Господь с вами.
℟. Et cum spíritu tuo.	℟. И со духом твоим.
Orémus.	Помолимся.
Следует изменяемая часть Мессы — антифон приношения (офферторий).
Диакон приносит священнику патену с гостией; если же священник служит без диакона и субдиакона, он сам берет патену с гостией. Священник преподносит гостию Богу, говоря:
Suscipe, sancte Pater, omnipotens ætérne Deus, hanc immaculátam hóstiam, quam ego indígnus fámulus tuus óffero tibi Deo meo vivo et vero, pro innumerabílibus peccátis, et offensiónibus, et neglegéntiis meis, et pro ómnibus circumstántibus, sed et pro ómnibus fidélibus christiánis vivis atque defúnctis: ut mihi, et illis profíciat ad salútem in vitam ætérnam. Amen.	Приими, Святый Отче, всемогущий вечный Боже, сию непорочную жертву, которую я, недостойный служитель Твой, приношу Тебе, Богу моему живому и истинному, за бесчисленные грехи, оскорбления и нерадения мои, и за всех здесь присутствующих, и за всех верных христиан живых и умерших; да послужит она мне и им во спасение и жизнь вечную. Аминь.
Начертав патеной крестное знамение, священник полагает гостию на корпорал. Диакон вливает в чашу вино, а субдиакон — воду, если же священник служит без диакона и субдиакона, он делает это сам. Благословляя воду крестным знамением, он произносит:
Deus, qui humánæ substántiæ dignitátem mirabíliter condidísti, et mirabílius reformásti: da nobis per hujus aquæ et vini mystérium, ejus divinitátis esse consórtes, qui humanitátis nostræ fíeri dignátus est párticeps, Jesus Christus, Fílius tuus, Dóminus noster: Qui tecum vivit et regnat in unitáte Spíritus Sancti Deus: per ómnia sǽcula sæculórum. Amen.	Боже, чудесно создавший достоинство человеческого естества и еще чудеснее его преобразовавший, даруй нам через эту тайну воды и вина стать причастниками Божества Того, Кто благоволил соделаться причастным нашему человечеству, Иисуса Христа, Сына Твоего, Господа нашего, Который с Тобою живет и царствует в единстве Святого Духа, Бог во веки веков. Аминь.
При заупокойных Мессах эта молитва произносится, но благословение воды не совершается.
Offérimus tibi, Dómine, cálicem salutáris, tuam deprecántes cleméntiam: ut in conspéctu divínæ majestátis tuæ, pro nostra et totíus mundi salute, cum odóre suavitátis ascéndat. Amen.	Приносим Тебе, Господи, чашу спасения, умоляя Твою благость, да взойдет она пред лице Божественного Величества Твоего за наше и всего мира спасение, с благоуханием приятным. Аминь.
Он совершает над чашей крестное знамение и ставит ее на корпорал, накрывая покровцом.
Сложив ладони на алтаре, священник слегка склоняется и произносит:
In spíritu humilitátis et in ánimo contríto suscipiámur a te, Dómine: et sic fiat sacrifícium nostrum in conspéctu tuo hódie, ut pláceat tibi, Dómine Deus.	Со смиренным духом и сокрушенным сердцем да будем мы приняты Тобою, Господи, и да будет жертва наша пред Тобою ныне благоугодна Тебе, Господи Боже.
Выпрямившись, он простирает руки и, держа их поднятыми и на миг возведя очи к небесам, произносит:
Veni, sanctificátor omnípotens ætérne Deus: et bene+dic hoc sacrifícium, tuo sancto nómini præparátum.	Прииди, Освятитель, всемогущий вечный Боже, и благо+слови сие жертвоприношение, уготованное Твоему святому Имени.

При торжественных и петых Мессах священник благословляет ладан, говоря:
Per intercessiónem beáti Michaélis Archángeli, stantis a dextris altáris incénsi, et ómnium electórum suórum, incénsum istud dignétur Dóminus bene+dícere, et in odórem suavitátis accípere. Per Christum, Dóminum nostrum. Amen.	Через предстательство блаженного Михаила Архангела, стоящего по правую сторону жертвенника кадильного, и всех избранных Своих, каждение сие да удостоит Господь благо+словить и принять как сладостное благоухание. Через Христа, Господа нашего. Аминь.
Приняв у диакона или у заменяющего его прислужника кадило, он особым образом окаждает приносимые дары, говоря:
Incénsum istud a te benedíctum ascéndat ad te, Dómine: et descéndat super nos misericórdia tua.	Каждение сие, Тобою благословленное, да взойдет к Тебе, Господи; и да снизойдет на нас милосердие Твое.
Затем он, также особым образом, окаждает алтарь, говоря:
Пс. 140, 2—4.
Dirigátur, Dómine, orátio mea, sicut incénsum, in conspéctu tuo: elevátio mánuum meárum sacrifícium vespertínum. Pone, Dómine, custódiam ori meo, et óstium circumstántiæ lábiis meis: ut non declínet cor meum in verba malítiæ, ad excusándas excusatiónes in peccátis.	Господи, да направится молитва моя, как фимиам, пред лице Твое, воздеяние рук моих — как жертва вечерняя. Положи, Господи, охрану устам моим, и огради двери губ моих; да не уклонится сердце мое к словам лукавым для извинения дел греховных.
После этого священник возвращает кадило диакону (или прислужнику) и произносит:
Accéndat in nobis Dóminus ignem sui amóris, et flammam ætérnæ caritátis. Amen.	Да возожжет в нас Господь огонь любви Своей и пламя милости вечной. Аминь.
Затем диакон (или прислужник) окаждает самого священника, а после — всех остальных по порядку.

Священник омывает руки. При этом он произносит:
Пс. 25, 6—12.
Lavábo inter innocéntes manus meas: et circúmdabo altáre tuum, Dómine:	Буду омывать среди невинных руки мои и обходить жертвенник Твой, Господи,
Ut áudiam vocem laudis, et enárrem univérsa mirabília tua.	чтобы услышать мне глас хвалы и поведать все чудеса Твои.
Dómine, diléxi decórem domus tuæ et locum habitatiónis glóriæ tuæ.	Господи! Возлюбил я благолепие дома Твоего и место жилища славы Твоей.
Ne perdas cum ímpiis, Deus, ánimam meam, et cum viris sánguinum vitam meam:	Не погуби души моей с грешниками и жизни моей с кровожадными,
In quorum mánibus iniquitátes sunt: déxtera eórum repléta est munéribus.	у которых в руках злодейство, и которых правая рука полна мздоимства.
Ego autem in innocéntia mea ingréssus sum: rédime me et miserére mei.	А я хожу в моей непорочности; избавь меня, и помилуй меня.
Pes meus stetit in dirécto: in ecclésiis benedícam te, Dómine.	Моя нога стоит на прямом пути; в собраниях благословлю Тебя, Господи.
Glória Patri, et Fílio, et Spirítui Sancto.	Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Sicut erat in princípio, et nunc, et semper: et in sǽcula sæculórum. Amen.	Как было изначала, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
При заупокойных Мессах, а также при календарных Мессах в период с первого воскресения о Страстях Христовых и вплоть до Страстного Четверга славословие «Gloria» опускается.

Священник целует алтарь и, обратившись к народу, простирает руки и вновь складывает ладони, произнося первые слова несколько громче, а далее говоря тайно:
Oráte, fratres: ut meum ac vestrum sacrifícium acceptábile fiat apud Deum Patrem omnipoténtem.	Молитесь, братья, чтобы моя и ваша жертва была угодна Богу Отцу всемогущему.
Прислужники или все присутствующие отвечают:
Suscípiat Dóminus sacrifícium de mánibus tuis ad laudem et glóriam nominis sui, ad utilitátem quoque nostram, totiúsque Ecclésiæ suæ sanctæ.	Да примет Господь эту жертву из рук твоих во хвалу и славу имени Своего, ради блага нашего и всей Церкви Своей Святой.
Священник тише отвечает:
Amen.	Аминь.
Затем священник тайно читает одну или несколько изменяемых молитв над дарами (секрета), а в их завершение произносит ясно или нараспев:
Per ómnia sǽcula sæculórum.	Во веки веков.
℟. Amen.	℟. Аминь.

Cледует префация: либо общая, приводимая здесь, либо особая для какого-либо дня или типа Мессы, когда это предписано.
℣. Dominus vobiscum.	℣. Господь с вами.
℟. Et cum spíritu tuo.	℟. И со духом твоим.
℣. Sursum corda.	℣. Вознесем сердца.
℟. Habémus ad Dóminum.	℟. Возносим ко Господу.
℣. Grátias agámus Dómino Deo nostro.	℣. Возблагодарим Господа Бога нашего.
℟. Dignum et justum est.	℟. Достойно это и праведно.
Vere dignum et justum est, æquum et salutáre, nos tibi semper, et ubíque grátias ágere: Dómine sancte, Pater omnípotens, ætérne Deus: per Christum Dóminum nostrum. Per quem majestátem tuam laudant Angeli, adórant Dominatiónes, tremunt Potestátes. Cæli, cælorúmque Virtútes, ac beáta Séraphim, sócia exsultatióne concélebrant. Cum quibus et nostas voces, ut admítti júbeas, deprecámur, súpplici confessióne dicéntes:	Воистину достойно и праведно, должно и спасительно нам всегда и везде благодарить Тебя, Господи святой, Отче всемогущий, вечный Боже, через Христа, Господа нашего. Через Него Твое величие славят ангелы, почитают господства, перед Тобою трепещут власти. Небеса и Силы небесные и блаженные серафимы в едином ликовании Тебе служат. Молим Тебя, дозволь и нам соединить с ними голоса наши, в смиренном исповедании взывающие:
Священник склоняется, а все остальные опускаются на колени.

Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dóminus Deus Sábaoth. Pleni sunt cæli et terra glória tua. Hosánna in excélsis.	Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф. Полны небеса и земля славы Твоей. Осанна в вышних.
Bene+díctus qui venit in nómine Dómini. Hósanna in excélsis.	Благо+словен Грядущий во имя Господне. Осанна в вышних.

Следующая молитва иногда может дополняться упоминанием отмечаемого праздника.
Communicántes, et memóriam venerántes, in primis gloriósæ semper Vírginis Maríæ, Genetrícis Dei et Dómini nostri Jesu Christi: sed et beáti Joseph, ejúsdem Vírginis Sponsi, et beatórum Apostolórum ac Mártyrum tuórum,	Пребывая в общении, мы чтим прежде всего память славной Приснодевы Марии, Матери Бога и Господа нашего Иисуса Христа, а также блаженного Иосифа, Ее Обручника, и блаженных апостолов и мучеников Твоих:
Petri et Pauli, Andréæ, Jacóbi, Joánnis, Thomæ, Jacóbi, Philíppi, Bartholomǽi, Matthǽi, Simónis et Thaddǽi:	Петра и Павла, Андрея, Иакова, Иоанна, Фомы, Иакова, Филиппа, Варфоломея, Матфея, Симона и Фаддея;
Lini, Cleti, Cleméntis, Xysti, Cornélii,	Лина, Клита, Климента, Сикста, Корнилия,
Cypriáni, Lauréntii, Chrysógoni, Joánnis et Pauli, Cosmæ et Damiáni: et ómnium Sanctórum tuórum; quorum méritis precibúsque concédas, ut in ómnibus protectiónis tuæ muniámur auxílio. Per eúndem Christum, Dóminum nostrum. Amen.	Киприана, Лаврентия, Хрисогона, Иоанна и Павла, Космы и Дамиана и всех святых Твоих; их заслугами и молитвами даруй нам во всем быть огражденными Твоей помощью и защитой. (Священник складывает ладони) Через Того же Христа, Господа нашего. Аминь.

Qui prídie quam paterétur, accépit panem in sanctas ac venerábiles manus suas, et elevátis óculis in cælum ad te Deum, Patrem suum omnipoténtem, tibi grátias agens, bene+dixit, fregit, dedítque discípulis suis, dicens: Accípite, et manducáte ex hoc omnes.	Который, накануне Своих страданий, (священник берет в руки гостию) взял хлеб во святые и досточтимые руки Свои, (возводит очи к небу) возвел очи к небу, к Тебе, Богу Отцу Своему всемогущему, и, (склоняет голову) Тебе вознося благодарение, (совершает крестное знамение над гостией) благо+словил, преломил и подал его ученикам Своим, говоря: примите и вкусите от него все.
Держа гостию обеими руками (указательными и большими пальцами), священник тайно, отчетливо и со всем вниманием произносит тайноустановительные слова:
Hoc est enim Corpus meum.	Ибо сие есть Тело Мое.
Произнеся эти слова, священник тут же преклоняет колено, чтобы поклониться освященной Гостии.
Поднявшись, священник возносит Гостию над головой, чтобы показать народу для поклонения (в этот момент могут звонить колокольчики, а диакон или прислужник приподнимает край казулы священника, чтобы та не стесняла его движения). Затем священник кладет Тело Христово на корпорал и вновь преклоняет колено. С этого момента и до омовения пальцев священник больше не размыкает большие и указательные пальцы своих рук, кроме как для того, чтобы взять ими Гостию.

Поднявшись, священник возносит Гостию над головой, чтобы показать народу для поклонения (в этот момент могут звонить колокольчики, а диакон или прислужник приподнимает край казулы священника, чтобы та не стесняла его движения). Затем священник кладет Тело Христово на корпорал и вновь преклоняет колено. С этого момента и до омовения пальцев священник больше не размыкает большие и указательные пальцы своих рук, кроме как для того, чтобы взять ими Гостию. Затем, сняв покровец с чаши, священник произносит:
Símili modo postquam cenátum est, accípiens et hunc præclárum Cálicem in sanctas ac venerábiles manus suas: item tibi grátias agens, bene+dixit, dedítque discípulis suis, dicens: Accípite, et bíbite ex eo omnes.	Подобным образом после вечери, (священник берет чашу обеими руками) взяв и сию преславную чашу во святые и досточтимые руки Свои, (склоняет голову) вновь вознося Тебе благодарение, (держа чашу левой рукою, правой совершает над нею крестное знамение) Он благо+словил и подал ее ученикам Своим, говоря: примите и пейте от нее все.
Произнося над чашей тайноустановительные слова, священник держит ее, слегка приподняв:
Hic est enim Calix Sanguinis mei, novi et ætérni testaménti: mystérium fídei: qui pro vobis et pro multis effundétur in remissiónem peccatórum.	Ибо сия есть чаша Крови Моей Нового и Вечного Завета, тайна веры, которая за вас и за многих прольется во отпущение грехов.
Произнеся это, он ставит Чашу на корпорал и тайно говорит:
Hæc quotiescúmque fecéritis, in mei memóriam faciétis.	Всякий раз, когда будете творить сие, будете творить в Мое воспоминание.
Священник преклоняет колено, чтобы поклониться Господней Крови, затем, встав, возносит Чашу, чтобы показать Ее народу для поклонения (в этот момент могут звонить колокольчики, а диакон или прислужник вновь приподнимает край священнической казулы), накрывает Чашу покровцом и вновь поклоняется сам.

Meménto étiam, Dómine, famulórum famularúmque tuárum N. et N., qui nos præcessérunt cum signo fídei, et dórmiunt in somno pacis.	Помяни также, Господи, слуг Твоих N. и N., нас предваривших со знамением веры и почивающих сном мира.
Священник складывает ладони и молится о тех усопших верных, о которых желает помолиться особым образом, после чего простирает руки и продолжает:
Ipsis, Dómine, et ómnibus in Christo quiescéntibus locum refrigérii, lucis pacis ut indúlgeas, deprecámur.	Молим Тебя, Господи, милостиво удостой их и всех, во Христе усопших, места прохлады, света и покоя.
Складывает ладони и преклоняет голову, говоря:
Per eúndem Christum, Dóminum nostrum. Amen.	Через Того же Христа, Господа нашего. Аминь.

Per quem hæc ómnia, Dómine, semper bona creas, sancti+ficas, viví+ficas, bene+dícis et præstas nobis.	Через Которого Ты, Господи, все эти блага создаешь, (священник трижды осеняет крестным знамением Гостию и Чашу) освя+щаешь, животво+ришь, благо+словляешь и подаешь нам.
Сняв с Чаши покровец, священник преклоняет колени, затем берет Гостию указательным и большим пальцами правой руки, держа левой рукой Чашу, и трижды совершает крестное знамение Гостией от края до края Чаши, а затем дважды — между собою и Чашей, говоря:
Per ip+sum, et cum ip+so, et in ip+so, est tibi Deo Patri + omnipotenti, in unitáte Spíritus + Sancti,	Через Не+го, с Н+им и в Н+ем Тебе, Богу Отцу + всемогущему, в единстве Духа + Святого
Священник немного приподнимает Чашу и Гостию, вознося их к Богу Отцу
omnis honor, et glória.	всякая честь и слава.
Положив Гостию и накрыв Чашу, он преклоняет колено, затем встает и ясным голосом произносит или пропевает:
Per omnia sǽcula sæculórum.	Во веки веков.
℟. Amen.	℟. Аминь.

Священник складывает ладони.
Orémus:	Помолимся.
Præcéptis salutáribus móniti, et divína institutióne formáti, audémus dícere:	Спасительными заповедями вдохновленные, Божественными наставлениями наученные, дерзаем взывать:
Священник простирает руки и произносит ясным голосом или пропевает:
Pater noster, qui es in cælis: Sanctificétur nomen tuum: Advéniat regnum tuum: Fiat volúntas tua, sicut in cælo, et in terra. Panem nostrum quotidiánum da nobis hódie: Et dimítte nobis débita nostra, sicut et nos dimíttimus debitóribus nostris. Et ne nos indúcas in tentatiónem.	Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, Да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение.
℟. Sed líbera nos a malo.	℟. Но избавь нас от лукавого.
Священник тайно произносит:
Amen.	Аминь.

Взяв патену в правую руку (между указательным и средним пальцами) и держа ее над алтарем, священник тайно говорит:
Líbera nos, quǽsumus, Dómine, ab ómnibus malis, prætéritis, præséntibus et futúris: et intercedénte beáta et gloriósa semper Vírgine Dei Genetríce María, cum beátis Apóstolis tuis Petro et Paulo, atque Andréa, et ómnibus Sanctis, da propítius pacem in diébus nostris: ut, ope misericórdiæ tuæ adjúti, et a peccáto simus semper líberi et ab omni perturbatióne secúri.	Избавь нас, молим Тебя, Господи, от всякого зла прошедшего, настоящего и будущего, и предстательством блаженной и славной Приснодевы Богородицы Марии с блаженными апостолами Твоими Петром и Павлом, а также Андреем, и со всеми святыми, (он осеняет себя крестным знамением с помощью патены) даруй милостиво мир во дни наши, (целует патену) чтобы силою милосердия Твоего мы были всегда свободны от греха и ограждены от всякого смятения.
Подложив патену под Гостию, священник раскрывает Чашу, преклоняет колени, встает, берет Гостию и, держа Ее над Чашей, преломляет посередине, говоря:
Per eúndem Dóminum nostrum Jesum Christum, Fílium tuum.	Через Того же Господа нашего Иисуса Христа, Сына Твоего,
Положив половину Гостии на патену, из другой половины он выламывает небольшую частицу, продолжая:
Qui tecum vivit et regnat	Который с Тобой живет и царствует
Вторую половину он также кладет на патену,
in unitáte Spíritus Sancti Deus.	в единстве Святого Духа, Бог.
Малую же частицу священник держит над Чашей, завершая внятным голосом или пропевая:
Per omnia sǽcula sæculórum.	Во веки веков.
℟. Amen.	℟. Аминь.
Трижды совершая крестное знамение частицей Гостии над Чашей, он произносит:
Pax + Dómini sit + semper vobís + cum.	Мир + Господа нашего да будет + всегда с + вами.
℟. Et cum spíritu tuo.	℟. И со духом твоим.
Священник опускает частицу Гостии в Чашу, произнося тайно:
Hæc commíxtio, et consecrátio Córporis et Sánguinis Dómini nostri Jesu Christi, fiat accipiéntibus nobis in vitam ætérnam. Amen.	Сие соединение и освящение Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа да будет нам, принимающим, в жизнь вечную. Аминь.

Закрыв Чашу покровцом, священник преклоняет колено (и в это время все также опускаются на колени). Священник встает и, склонив голову перед Телом и Кровью Христа, со сложенными ладонями, внятно произносит, трижды ударяя себя в грудь (а хор или все верные могут при этом петь):
Agnus Dei, qui tollis peccáta mundi: miserére nobis. Agnus Dei, qui tollis peccáta mundi: miserére nobis. Agnus Dei, qui tollis peccáta mundi: dona nobis pacem.	Агнец Божий, взявший грехи мира, — помилуй нас. Агнец Божий, взявший грехи мира, — помилуй нас. Агнец Божий, взявший грехи мира, — даруй нам мир.
При заупокойных Мессах вместо «miserere nobis» («помилуй нас») произносится «dona eis réquiem» («даруй им покой»), а в третий раз — «dona eis réquiem sempitérnam» («даруй им покой вечный»).

Сложив ладони на алтаре, священник, глядя на Святые Дары и склонившись, тайно произносит молитву:
Dómine Jesu Christe, qui dixísti Apóstolis tuis: Pacem relínquo vobis, pacem meam do vobis: ne respícias peccáta mea, sed fidem Ecclésiæ tuæ; eámque secúndum voluntátem tuam pacifícáre et coadunáre dignéris: Qui vivis et regnas Deus per ómnia sǽcula sæculórum. Amen.	Господи Иисусе Христе, Ты сказал апостолам Своим: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам». Не взирай на наши грехи, но на веру Церкви Твоей и по воле Твоей благоволи умирить и объединить ее. Ты, живущий и царствующий, Боже, во веки веков. Аминь.
Если надлежит подать приветствие мира, священник целует алтарь и подает приветствие мира.
NB: Приветствие мира начинается от алтаря, причем священник приветствует диакона, диакон — субдиакона, и так далее по старшинству. При этом произносят:
Pax tecum. ℟. Et cum spíritu tuo.	Мир с тобой. ℟. И со духом твоим.
При заупокойных Мессах приветствие мира не подается, а предшествующая молитва не произносится.
Затем священник тайно молится:
Dómine Jesu Christe, Fili Dei vivi, qui ex voluntáte Patris, cooperánte Spíritu Sancto, per mortem tuam mundum vivificásti: líbera me per hoc sacrosánctum Corpus et Sánguinem tuum ab ómnibus iniquitátibus meis, et univérsis malis: et fac me tuis semper inhærére mandátis, et a te numquam separári permíttas: Qui cum eódem Deo Patre et Spíritu Sancto vivis et regnas Deus in sǽcula sæculórum. Amen.	Господи Иисусе Христе, Сын Бога живого, по воле Отца при содействии Святого Духа смертью Своею оживотворивший мир, Священным Телом и Кровью Своею избавь меня от всех беззаконий моих и всякого зла, помоги всегда блюсти заповеди Твои и никогда не дай мне отпасть от Тебя. Ты, Который с Тем же Богом Отцом и Духом Святым живешь и царствуешь, Боже, во веки веков. Аминь.
Percéptio Córporis tui, Dómine Jesu Christe, quod ego indígnus súmere præsúmo, non mihi provéniat in judícium et condemnatiónem: sed pro tua pietáte prosit mihi ad tutaméntum mentis et córporis, et ad medélam percipiéndam: Qui vivis et regnas cum Deo Patre in unitáte Spíritus Sancti Deus, per ómnia sǽcula sæculórum. Amen.	Причащение Тела Твоего, Господи Иисусе Христе, которое я, недостойный, дерзаю принять, да не будет мне в суд и осуждение, но по милосердию Твоему да послужит мне во ограждение души и тела и во исцеление принимаемое: живущий и царствующий с Богом Отцом в единстве Святого Духа, Боже, во веки веков. Аминь.
Он преклоняет колено и, поднявшись, продолжает:
Panem cæléstem accipiam, et nomen Dómini invocábo.	Хлеб небесный приму, и имя Господне призову.
Немного склонившись, священник берет левой рукой обе половины Гостии между указательным и большим пальцами, а между средним и указательным держит под Гостией патену. Правой же рукой он трижды ударяет себя в грудь, произнося троекратно, первые слова — несколько возвышенным голосом:
Dómine, non sum dignus, ut intres sub tectum meum: sed tantum dic verbo, et sanábitur ánima mea.	Господи, я недостоин, и далее тайно: чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и исцелится душа моя.

Священник берет Гостию в правую руку, левой по-прежнему держа под Нею патену, и знаменует себя крестным знамением, говоря:
Corpus Dómini nostri Jesu Christi custódiat ánimam meam in vitam ætérnam. Amen.	Тело Господа нашего Иисуса Христа да сохранит душу мою в жизнь вечную. Аминь.
И, преклонившись, благочестиво вкушает обе половины Гостии, после чего кладет патену на корпорал, выпрямляется и, сложив ладони, какое-то время безмолвствует в размышлении о Святейшем Таинстве. Затем он снимает покровец с Чаши, преклоняет колено, встает и говорит:
Quid retríbuam Dómino pro ómnibus, quæ retríbuit mihi? Cálicem salutáris accípiam, et nomen Dómini invocábo. Laudans invocábo Dóminum, et ab inimícis meis salvus ero.	Что воздам Господу за все, что дал Он мне? Чашу спасения приму и имя Господне призову. Восхваляя, призову Господа и от врагов моих спасусь.
Взяв Чашу правой рукой, священник Ею знаменует себя крестным знамением, говоря:
Sanguis Dómini nostri Jesu Christi custódiat ánimam meam in vitam ætérnam. Amen.	Кровь Господа нашего Иисуса Христа да сохранит душу мою в жизнь вечную. Аминь.
Левой рукою держа патену под Чашей, священник благочестиво испивает все Ее содержимое.
Далее следует причащение прислуживающих и народа. Священник преклоняет колени, затем, встав, берет одну малую Гостию и, обратившись с Нею к народу, поднимает Ее, держа над киворием или патеной, и произносит:
Ecce Agnus Dei: ecce qui tollit peccáta mundi.	Вот Агнец Божий, взявший грехи мира.
Прислужники и верные отвечают трижды, каждый раз ударяя себя в грудь:
℟. Dómine, non sum dignus, ut intres sub tectum meum: sed tantum dic verbo, et sanábitur ánima mea.	℟. Господи, я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и исцелится душа моя.
Верные, готовые к причащению, становятся на колени вдоль алтарной балюстрады. Священник или диакон подходит к каждому из них, благословляет Телом Христовым и причащает, произнося:
Corpus Dómini nostri Jesu Christi + custódiat ánimam tuam in vitam ætérnam. Amen.	Тело Господа нашего Иисуса Христа?+?да сохранит душу твою в жизнь вечную. Аминь.
Молча приняв устами Гостию, причастник отходит на свое место. В это время может петься изменяемая часть Мессы — причастный антифон (коммунио).
Причастив всех, кто был к этому готов, священник возвращается к алтарю и тайно молится:
Quod ore súmpsimus, Dómine, pura mente capiámus: et de munere temporáli fiat nobis remédium sempitérnum.	То, что вкусили мы устами, Господи, да примем чистою душою, и от временного дара да будет нам уврачевание вечное.
Затем он протягивает чашу прислужнику, который наливает в нее немного вина для очищения, и продолжает:
Corpus tuum, Dómine, quod sumpsi, et Sanguis, quem potávi, adhǽreat viscéribus meis: et præsta; ut in me non remáneat scélerum mácula, quem pura et sancta refecérunt sacraménta: Qui vivis et regnas in sǽcula sæculórum. Amen.	Тело Твое, Господи, которое я принял, и Кровь, которую испил, да прильнут к внутренностям моим, и даруй, чтобы нечистота греховная не оставалась во мне, обновленном чистыми и святыми Тайнами. Живущий и царствующий во веки веков. Аминь.
Священник выпивает вино из чаши (таким образом, капли Крови Христовой, которые могли в ней оставаться, растворяются в вине и принимаются священником). Затем он вином и водой омывает пальцы, держа их над чашей, чтобы растворить оставшиеся на них частицы Тела Христова, и вновь выпивает это вино с водою. Только теперь он может больше не соединять большие и указательные пальцы. Миссал в это время переносят на правую сторону алтаря.
Сложив ладони, священник прочитывает причастный антифон (коммунио).

Сложив ладони, священник прочитывает причастный антифон (коммунио).
Он переходит к середине алтаря, целует его и, обратившись к народу, произносит:
℣. Dominus vobiscum.	℣. Господь с вами.
℟. Et cum spíritu tuo.	℟. И со духом твоим.
Священник прочитывает изменяемую молитву после причащения (посткоммунио), на которую следует ответ:
℟. Amen.	℟. Аминь.

Священник целует алтарь; возведя очи к небу, он простирает и возносит руки и вновь складывает ладони, преклонив голову перед распятием и говоря:
Benedícat vos omnípotens Deus,	Да благословит вас всемогущий Бог,
здесь он обращается к народу и продолжает, благословляя:
Pater, et Fílius, + et Spíritus Sanctus.	Отец, и Сын, и + Дух Святой.
℟. Amen.	℟. Аминь.
При заупокойных Мессах благословение не преподается.
При понтификальной Мессе благословение совершается троекратно, как то описано в книге «Pontificale Romanum».

Священник переходит к левой стороне алтаря, откуда читается Евангелие, и, сложив ладони, говорит:
℣. Dominus vobiscum.	℣. Господь с вами.
℟. Et cum spíritu tuo.	℟. И со духом твоим.
Начертав крестное знамение сначала на алтаре или на самой книге, а затем у себя на челе, устах и сердце (что также делают и все остальные), он произносит:
+ Initium sancti Evangélii secúndum Joánnem.	+ Начало святого Евангелия от Иоанна.
℟. Glória tibi, Dómine.	℟. Слава Тебе, Господи.
Сложив ладони, священник читает заключительное Евангелие.
Ин. 1, 1—14.
In princípio erat Verbum, et Verbum erat apud Deum, et Deus erat Verbum. Hoc erat in princípio apud Deum. Omnia per ipsum facta sunt: et sine ipso factum est nihil, quod factum est: in ipso vita erat, et vita erat lux hóminum: et lux in ténebris lucet, et ténebræ eam non comprehendérunt. Fuit homo missus a Deo, cui nomen erat Joánnes. Hic venit in testimónium, ut testimónium perhibéret de lúmine, ut omnes créderent per illum. Non erat ille lux, sed ut testimónium perhibéret de lúmine. Erat lux vera, quæ illúminat omnem hóminem veniéntem in hunc mundum. In mundo erat, et mundus per ipsum factus est, et mundus eum non cognóvit. In própria venit, et sui eum non recepérunt. Quotquot autem recepérunt eum, dedit eis potestátem fílios Dei fíeri, his, qui credunt in nómine ejus: qui non ex sanguínibus, neque ex voluntáte carnis, neque ex voluntáte viri, sed ex Deo nati sunt.	В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн. Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез него. Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете. Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились.
(здесь священник и все остальные преклоняют колена)
Et Verbum caro factum est,	И Слово стало плотию,
(священник и все остальные встают, и священник продолжает чтение)
et habitávit in nobis: et vídimus glóriam ejus, glóriam quasi Unigéniti a Patre, plenum grátiæ et veritatis.	и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца.
℟. Deo grátias.	℟. Благодарение Богу.