Самый высокий морпех

Ниже приводится письмо, которое написал своей матери молодой морской пехотинец, участвовавший в боях в Корее в 1950 году. Флотский капеллан о. Уолтер Мадди, которому письмо было показано, тщательно проверил упомянутые в нем факты у самого солдата и у сержанта, командовавшего его патрулем. Придя к выводу, что то, о чем говорится в письме, действительно имело место, в 1951 г. о. Мадди обнародовал его перед собранием из 5 тыс. морских пехотинцев на базе Навла в Сан-Диего (штат Калифорния). С тех пор письмо неоднократно печаталось в газетах и журналах, было зачитано по радио и телевидению по всему свету.

Дорогая мама!

Я б никому, кроме тебя, не стал об этом писать, потому что никто больше не поверит. Тебе, может, тоже трудно будет поверить, но мне обязательно надо кому-то рассказать.

Значит, для начала, я в госпитале. Ты не волнуйся, слышь, не волнуйся. Меня ранили, но у меня все ништяк, ясно? Все ништяк. Доктора говорят, что через месяц я опять буду в норме.

Но только я не об этом.

Помнишь, как я в том году записался в морскую пехоту, помнишь, как когда я уезжал, ты мне сказала каждый день читать молитву святому Михаилу. Да могла и не говорить. Сколько я себя помню, ты мне всегда велела молиться святому Михаилу Архангелу. Даже назвала меня в честь него. Ну так я ж и молился всегда.

А как в Корею попал, так еще больше стал молиться. Помнишь ту молитву, что ты меня научила? «Михаил, Михаил, ангел утреней зари, ясный луч небес горит», — ну, ты знаешь, что там дальше. Вот, я ее каждый день читал. То на марше, а то на отдыхе. А перед сном так обязательно. Еще даже кое-кого из ребят научил.

Ну и вот, однажды я был в передовом расчете далеко за линией фронта. Мы красных искали. Еле тащился, холодрыга жуткая, дыхание изо рта, как дым от сигары.

Я думал, что всех в патруле знаю, и тут гляжу, со мной рядом шагает морпех, которого я никогда раньше не видел. Здоровый такой, выше всех морпехов, каких я знаю. Наверно, шесть футов четыре дюйма [около 193 см. — прим. пер.], и сложен так, пропорционально. Мне сразу так спокойно стало, раз рядом со мной такая дылда.

Ну вот, идем мы, значит, рядом. Остальные все рассредоточились. И я ему говорю, так, чтобы разговор завязать: «Холодно, мол, да?» И сам рассмеялся. Меня тут в любой момент вполне убить могут, а я о погоде болтаю.

И товарищ мой, похоже, понял. Я услышал, как он негромко засмеялся.

Я на него смотрю: «Я тебя, — говорю, — раньше не видел, а вроде всех в части знаю».

«Я, — отвечает, — в последний момент появился. Меня Майклом звать».

«Вот те на, — удивляюсь. — И меня тоже».

«А я знаю, — говорит он, и дальше продолжает: — Михаил, Михаил, ангел утренней зари…»

Я так обалдел, что минуту ничего сказать не мог. Откуда ему знать мое имя и ту молитву, что ты меня научила? А потом сам себе улыбнулся: про меня вся часть знает. Я же этой молитве учил всех, кто слушать станет. Меня же то и дело зовут «святым Михаилом».

Помолчали мы какое-то время, потом он говорит: «Впереди кое-какие неприятности будут».

Наверно, он в хорошей форме был, или дышал еле-еле, потому что мне не видно было пара у него изо рта. У меня-то прямо клубами пар валил. Он больше не улыбался. Неприятности, думаю. Тут кругом красные, тоже мне открытие.

Снег пошел здоровыми густыми хлопьями. Раз — и все кругом завалено. Иду как через туман белый, липкий, мокрый. Товарищ мой пропал куда-то.

Мне вдруг тревожно стало. «Майкл», — кричу.

Чувствую, он ладонь мне на руку положил, и голос, густой такой, сильный: «Это скоро кончится».

Так и вышло, как он предсказал. Через несколько минут снег перестал так же вдруг, как начался. Солнце светит — четкий яркий кружок.

Я обернулся посмотреть, где остальные, а никого и нет. Потерялись, пока снегопад был. Смотрю вперед. Вышли мы на небольшой пригорок.

И тут, мам, у меня сердце встало. Их там семеро было. Семеро красных, в ватных ихних штанах и куртках и в этих шляпах смешных. Только теперь-то мне не смешно было. И семь винтовок в нас целятся.

«Майкл, ложись», — кричу и бросаюсь на мерзлую землю.

Выстрелы почти в один слились. Пули свистят. А Майкл стоит.

Мам, не могли они промахнуться, с такого-то расстояния. Я думал, его буквально на куски разнесет.

А он стоит, сам даже не пытается стрелять. Застыл от страха. Так, мам, бывает иногда, даже с самыми храбрыми. Как птица, которую змея зачаровала.

Так мне тогда показалось. Я подскочил, чтобы его потянуть на землю, и тут-то получил пулю. У меня в груди вдруг как огонь вспыхнул. Раньше часто гадал, как это, когда в тебя попадают. Теперь вот знаю.

Помню, почувствовал, как меня обхватили сильные руки, и мягко так положили на снег, как на перину. Я открыл глаза взглянуть в последний раз. Помирал я. Может, даже помер, помню, как думал: ну, это не так и плохо.

Может, я смотрел против солнца. Может, у меня был шок. Но мне показалось, что я вижу как Майкл опять стоит надо мной, выпрямившись, только теперь лицо его сияло страшно ярко.

Я говорю, может, это мне солнце в глаза било, но мне показалось, будто он меняется. Он стал больше, руки раскинул, может, это опять снег пошел, но вокруг него было что-то светлое, будто крылья у ангела. А в руке у него был меч. Меч, пылавший миллионом огней.

Вот, это последнее, что я помню перед тем, как остальные ребята появились и меня отыскали. Не знаю, сколько времени прошло. У меня несколько раз был крохотный момент отдыха от боли и лихорадки. Помню, как им говорил, что враг тут, чуть впереди.

«А где Майкл?» — спрашиваю.

Вижу, они переглядываются. «Кто?» — спрашивает один. «Майкл, Майкл, тот высокий морпех, с которым я шел перед тем, как снежный шквал налетел».

«Парень, — говорит сержант, — ни с кем ты не шел. Я за тобой все время следил. Ты слишком вырывался вперед. Я как раз собирался тебя позвать, и тут ты пропал в снегу».

Посмотрел он на меня удивленно. «Как ты это сделал, парень?» «Что сделал? — спрашиваю, довольно так зло, хоть и ранен. — Мы с тем морпехом по имени Майкл просто…» «Сынок, — говорит сержант добрым голосом, — я лично отбирал весь отряд, и никаких больше Майклов в нем нет. Ты единственный, кого так зовут».

Помолчал минутку. «Так как же ты это сделал, парень? Мы слышали выстрелы. В твоей винтовке все патроны на месте. И в тех семи трупах на холме ни грамма свинца нет».

Я молчу, что тут скажешь-то. Только гляжу на него и рот открыл от удивления. А сержант опять говорит: «Парень, — говорит, мягко так, — те семеро красных все убиты ударом меча».

Вот и все, что я тебе могу рассказать, мама. Я говорю, может, это мне солнце в глаза било, или дело в холоде или в боли. Но что было, то было.

Целую, Майкл.