Литургия как катехизис
С обнародованием в 1993 г. Катехизиса Католической Церкви было связано множество надежд и ожиданий - он должен был стать инструментов, который положит конец распространению гетеродоксии в катехитических материалах по всему западному миру, но хотя Катехизис был издан рекордными тиражами, желаемых плодов он все же не принес. Архиепископ Дэниел Бьюхлайн OSB (Buechlein), председатель Специального комитета американских епископов по надзору за использованием Катехизиса, недавно сообщил, что во всех катехитических текстах, представленных этому комитету с момента обнародования Катехизиса, имеются серьезные вероучительные погрешности ("Origins", т. 28, № 17, 8 октября 1998 г., стр. 291-294).
Этому есть много причин. Хотя в США было распродано более двух миллионов экземпляров Катехизиса, это еще не значит, что все два миллиона покупателей его прочли. Кроме того, многие люди не способны понять содержание Катехизиса - это вызвано его высоконаучной и технической природой. В сочетании с тем, что многие были долгие годы лишены истинной веры, это означает, что среднему католику очень трудно понять Катехизис без чьей-либо помощи. Нельзя не заметить того факта, что, несмотря на обнародование Катехизиса, в учреждениях католического образования по-прежнему доминируют те, кто ему враждебен.
Однако самым важным фактором, предопределяющим недостатки внедрения Катехизиса в жизнь, остается то, что средний католик не имеет доступа к катехитическому наставлению. Для большинства католиков катехизация проходит на воскресной мессе. Единственное, где они встречаются с католической жизнью - Жертвоприношение Мессы, а не страницы какого-либо катехизиса или книги.
Примечательно, что первый письменный Катехизис возник лишь в XVI столетии. До этого все письменные труды по богословию и наставлению в вере предназначались лишь для обучавшихся перед принятием священного сана, монахов и монахинь. Хотя "Сумма теологии" св. Фомы Аквинского была предназначена для начинающих изучать богословие, новичок, в каком бы возрасте он ни был, найдет ее содержание сложным. Катехитические наставления св. Фомы для мирян состояли из проповедей, прочитанных верным в течение литургического года. До того, как были написаны катехитические книги, катехизисом для верных служила литургия. И до сих пор она - главный катехитический инструмент передачи веры. "Катехизис тесно связан со всей литургической и тáинственной деятельностью, ибо именно в таинствах, особенно - в Евхаристии, Христос Иисус в полноте трудится ради преображения людей" (Папа Иоанн Павел II, "Catechesi Tradendae", п. 23).
Lex orandi - lex credendi
В вышеупомянутом обращении архиепископ Бьюхлайн OSB замечает:
"То, чему мы учим, и то, как мы, Церковь, молимся - неразрывно связано. Верное учение и последовательная практика в богослужении, как и в катехитической миссии Церкви, важны для самого ее существования. Есть старая латинская поговорка: "lex orandi - lex credendi" (закон молитвы - закон веры). Она указывает: то, как мы молимся и что делаем на богослужении, влияет на то, как мы верим. Верно и обратное: то, что мы знаем о вере, влияет на то, как мы служим и молимся. Отношение между учением и литургической практикой очень важно. Дурная теология производит дурную литургию и ослабляет веру" (там же, стр. 294).
Это очень хорошо сказано. Мало кто из нас, выросших в Церкви после закрытия II Ватиканского Собора, может спорить с тем, что дурная теология создала литургию, дурно передающую веру своим участникам. Но верно и обратное. Дурная литургия создает дурную теологию. Если наша литургическая практика атнропоцентрична и лишена символизма и тайны, необходимым образом следует, что участники такой литургии обязательно выработают веру, которая будет горизонтальна и лишена тайны.
Архиепископ приводит десять недостатков, обретающихся в современных катехитических текстах, и все десять послужили созданию дурной литургии:
1. "Имеет место недостаток внимания к Троице и к троичной структуре католической веры и учения".
2. "Существует затуманенное представление центральной роли Христа в истории спасения и недостаточное подчеркивание божественности Христа".
3. "Еще одна тенденция - смутное представление о церковном контексте католических верований и учений Магистериума".
4. "Существует недостаток в ощущении отличительных признаков христианской антропологии".
5. "Налицо тенденция недостаточно подчеркивать инициативу Бога в мире и, соответственно, переоценивать действия людей".
6. "Недостает признания "преображающего действия благодати".
7. "Мы нашли модель неадекватного представления таинств".
8. "Мы обнаружили склонность к неполноценности в преподавании учения о первородном грехе и о грехе вообще".
9. "Мы нашли скудным изложение христианской нравственности".
10. "Наконец, мы обнаружили неадекватное представление эсхатологии".
Учитывая принцип "lex orandi - lex credendi", мы выводим отсюда то, что недостатки наших катехизисов это недостатки нашей литургической практики. Одной из идей, стоявших за обнародованием Катехизиса Католической Церкви, было дать общее и единое представление веры среди культурного разнообразия. Проблема в том, что наш литургический аппарат имеет субъективный и частный характер. Поэтому он не соответствует цели и духу Катехизиса Католической Церкви.
Использование простонародных языков
Изначально одной из целей допущения простонародных языков в литургии было сделать ее доступной и понятной для мирян. В результате произошла национализация литургии - такая, что различные приношения одной и той же Жертвы вовсе не похожи друг на друга. Более того: литургия утратила ощущение тайны, которое некогда давала верным. Часть проблемы - в том, что порочно было само изначальное намерение. Литургия сама по себе - тайна, и как таковая не может быть вполне понятна. Она - тайна, которую нужно переживать и созерцать.
Ирония в том, какое множество молодых людей привержены восточному православию - даже среди тех, кто не имеет этнической связи с теми или иными его формами. То есть они участвуют в литургии на языке, для них непонятном, но привлекающем их, поскольку он по сути неизменен и передает характерное чувство благоговейного трепета, тайны и традиции. В результате они готовы учить новый язык своей новой веры.
Литургия, конечно - выражение или явление христианской тайны. И все же, как сама Церковь, она в основе своей - сама тайна. Ибо вечный триединый Бог входит в конечное время человеков и участвует в нем. Никакой язык не может дать этой тайне полное выражение или удобопонятность. Литургическая латынь западной Церкви поддерживала в виде внешний символики чувство тайны, необходимое христианству.
А главное - то, что Отцы Собора желали сохранить латынь в качестве официального языка литургии:
"За исключением случаев, предусмотренных партикулярным правом, в латинских обрядах должно сохраняться использование латинского языка. Однако, поскольку… использование современного местного языка нередко может оказаться весьма полезным для народа, ему можно уделить больше места. При соблюдении этих норм полномочная территориальная церковная власть… вправе выносить решение о том, следует ли использовать современный местный язык и каким образом это надлежит делать" ("Sacrosanctum Concilium", п. 36, § 1, 2, 3).
Очевидно, что простонародный язык должен был быть литургическим исключением, а не правилом, хотя из современной литургической практики и опыта это никак не выведешь. Кодекс канонического права, похоже, вторит воле Отцов Собора, требуя: "Евхаристическое богослужение следует совершать по-латински или на каком-либо другом языке, если литургические тексты были законным образом утверждены" (канон 928). Интересно заметить, что Кодекс упоминает сперва латынь, а затем, на втором месте - простонародные тексты, получившие утверждение, подразумевая, что латынь сохраняется в качестве нормы священной литургии. Даже наш Святой Отец упоминал об этом нарушении еще 9 октября 1998 г. в своем обращении к американским епископам во время их визита ad limina в Рим: "Использование народного языка, несомненно, открыло сокровища литургии всем, кто принимает в ней участие, - сказал он, - но это не значит, что латинский язык, и в особенности - песнопения, столь превосходно приспособленные к гению римского обряда, должны быть полностью оставлены. Если в богослужении игнорируется подсознательное переживание, то создается эмоциональный и религиозный вакуум, и литургия становится не только слишком словесной, но и слишком умственной".
Единственное место, где можно найти приверженность этим принципам - это разрешенные богослужения по римскому обряду в соответствии с литургическими книгами 1962 г. Современной литургической практике по так называемому реформированному римскому обряду их идея совершенно чужда.
Трапеза или Жертва?
Одна из самых ярких черт послесоборной литургии - подчеркивание ее смысла как священной трапезы или пиршества. Хотя основная составляющая мессы - то, что она является жертвоприношением - не отрицается и не исключается, тем не менее, ее роль принижается в пользу идеи трапезы. Проблема этого акцента в том, что он помещает антропоцентрический элемент выше, чем теоцентрический.
Более того, он пренебрегает элементом общего здравого смысла. Чтобы мы могли трапезничать, надо, чтобы кто-то умер, и тогда мы сможем его есть. Пример из повседневной жизни: курятину с салатом не съешь на обед, если сперва не умрут цыпленок и овощи. Точно так же невозможно принять Святое Причастие - Тело и Кровь нашего Господа - без того, чтобы сначала не произошла Его жертвенная смерть. Аспект священной трапезы необходимым образом зависит от Жертвы Христовой и вторичен по отношению к ней. А в наши дни литургия выглядит в точности наоборот. Удивительно ли, что значительное большинство католиков в США не верят в Реальное Присутствие Христа в Евхаристии и полагают, что месса - это лишь трапеза воспоминания? И вновь вина за это ложится не столько на дурную теологию, сколько на дурную литургию.
Образ и символ в литургии и церковной архитектуре
В остром очерке, опубликованном в номере журнала "Crisis" за октябрь 1998 г., Х. Рид Армстронг аргументирует влияние литургии, искусства и архитектуры на веру народа. Он напоминает читателям, что искусство и архитектура - составные и необходимые части христианской литургии, входящие в принцип "lex orandi - lex credendi":"Выражая основополагающие принципы католической веры, литургическое искусство входит как в lex orandi (образ молитвы), так и в lex credendi (образ веры) Церкви. Вековая аксиома "lex orandi - lex credendi" происходит от торжественного речения Папы Целестина I: "legem credendi statuit lex orandi", касающегося определения Марии как Theotokos, Богородицы… Его слова подразумевали, что литургия богослужения - главное средство сохранения истинного учения. Много столетий спустя Папа Пий XII в своей энциклике о литургии "Mediator Dei" (1947) указал, что верно и обратное: Lex credendi legem statuat supplicandi (истинная вера должна сформировать образ молитвы). Вкратце, то, во что верит Церковь, и то, как она молится, по сути - одно, и литургическое искусство составляет часть этого единства".
Когда человек входил в церковь, построенную в классическом стиле, весь ее облик был для него уроком веры. Трансептная церковь имела в своем плане очертания креста, пресвитерий представлял Его голову, трансепты и неф - тело. Точно так же и использование витражей, росписей и фресок с изображением сцен из Библии и житий святых, служили вспомогательным средством передачи веры.
То же самое можно сказать и о литургии. Св. Фома Аквинский указывает на то, что каждое слово и каждый жест в литургии исполнен значения и смысла: "Есть двойной способ обозначения в таинствах, словами и действиями, дабы обозначение могло, посредством их, быть совершеннее. В служении сего таинства (святой мессы) слова используются для обозначения того, что относится к Страстям Христовым, представленным в этом таинстве; или же по отношению к мистическому телу Христову, в этом таинстве обозначающемся; или же в отношении использования этого таинства, каковое использование должно быть набожным и почтительным. Поэтому в служении этого таинства что-то совершается для представления Страстей Христовых, или же для расположения Его мистического тела, а что-то - относится к набожности и почтению, подобающим этому таинству" (ST IIIa q. 83 a. 5 co.)
В ответ на возражения св. Фома приводит в том же артикуле несколько примеров из литургии, свидетельствующих о значимости символических жестов в святой мессе. Например, Ангельский Доктор утверждает: "Пять раз обращается священник к народу, чтобы показать, как Господь наш со дня Воскресения Своего пять раз являлся… Но семь раз он приветствует народ, а именно - пять раз, обратившись к народу, а дважды - не обратившись, именно же - когда говорит "Dominus vobiscum" ("Господь с вами") перед началом префации и когда говорит "pax Domini sit semper vobiscum" ("мир Господень да будет всегда с вами"), во обозначение семивидной благодати Святого Духа. Но епископ, когда служит в праздничные дни, в первом приветствии говорит: "pax vobis" ("мир вам"), как по Воскресении сказал Господь, Которого епископ по преимуществу представляет" (ibid., ad 6).
Разумеется, св. Фома имел в виду ту форму римского обряда, что превалировала в то время - форму, почти идентичную литургии, существовавшей вплоть до II Ватиканского Собора. Недостаток места не позволяет привести весь процитированный выше артикул, хотя ее имеет смысл прочесть, чтобы открыть для себя смысл множества слов и жестов, которые присутствуют - или должны присутствовать - в литургии.
Корень проблемы
Хотя со времени обнародования Катехизиса Католической Церкви в области вероучительной ортодоксии произошел определенный прогресс, полное решение проблемы не будет достигнуто до тех пор, пока не будет обращено внимание на кризис в литургии. Последние три десятилетия мы страдаем под гнетом литургии, не способной адекватно передавать веру народу Божию, а поскольку литургия - основной источник катехизации верных, отсюда с необходимостью следует то, что решение наше может быть лишь в возвращении к неувядаемым традициям римского обряда.
Да, дурная теология существовала и до литургических реформ Папы Павла VI, но ядовитые плоды дурной теологии не затрагивали мирян, поскольку литургия продолжала передавать полноту веры в своих словах, формах и жестах, а также в музыке, искусстве и архитектуре. Когда литургия была радикально изменена и распространена в таком виде, с тем, что верные были лишены доступа к дособорным литургическим формам - явление в истории Церкви беспрецедентное - тогда и только тогда верные ощутили действие дурной теологии. Кардинал Йозеф Ратцингер приводит в качестве одного из примеров реформу римского календаря:
"Происхождение одной из слабостей послесоборной литургической реформы может быть, несомненно, прослежено к кабинетной стратегии ученых, рисовавших на бумаге то, что на самом деле должно было вырасти за долгие годы органического развития. Самый красноречивый пример этого - реформа календаря: те, кто за нее отвечал, попросту не понимали, насколько различные праздники годового цикла влияют на отношение христианского народа ко времени. Перераспределив устоявшиеся праздники по году в соответствии с принципами некой исторической арифметики - применявшимися, к тому же, непоследовательно - они проигнорировали фундаментальный закон религиозной жизни". (Joseph Cardinal Ratzinger, "Feast of Faith" ("Праздник веры"), Ignatius Press, San Francisco, 1986, стр. 81-82).
Несколько аспектов литургического обновления выше уже были названы негативно влияющими на веру. Критика эта - не сугубо академическая, поскольку черпает аргументы из опыта обычного человека на церковной скамье. Эмпирические свидетельства присутствуют в изобилии и откроют глаза всякому, кто проведет следующий эксперимент: в следующий раз, как будете на воскресной мессе, осмотритесь по сторонам и обратите внимание на людей, сидящих на скамьях. Каков их возраст и расположение духа? Подавляющее большинство постоянных прихожан римо-католических храмов - пожилые люди. Изобилия молодежи на воскресных мессах не наблюдается. В последние тридцать лет в этом винили провал современной катехетики, но это неверно. Неверны и ссылки на материализм и секуляризм как на причину спада посещения богослужений молодежью.
Во многом плохая катехетика и секуляризм были с нами всегда, но молодые люди продолжали ходить к мессе. Отличие нашего времени в том, что теперь у нас - литургия, не имеющая ни связи, ни преемственности с какими-либо прежними литургическими формами римского обряда. Здесь кто-нибудь встанет и станет по-латыни цитировать ныне использующиеся литургические книги, защищая их ортодоксальность. Но ортодоксальность официальных литургических текстов тут ни при чем, поскольку на практике такая литургия нигде на Западе не существует. Общий опыт верных - пошлость эксцентричных нововведений и субъективных способов служения, растянутых исключительно по горизонтальным направляющим. Удивительно ли, что многие бегут из своих приходов в восточные обряды или туда, где с разрешения церковных властей совершается традиционная римская литургия по богослужебным книгам 1962 г., а большинство тех, кто остается, либо сползает от католического богословия к совершенно гетеродоксальной системе верований, либо, в лучшем случае, терпеливо выносит эти пародии, ожидая избавления?
Литургия теперь - не непостижимое действо, исполненное благоговения и тайны. Она не вдохновляет людей и не привлекает их ко Христу так, как то много столетий делал традиционный римский обряд. К современной литургии вполне можно отнести эту цитату из Оскара Уайльда, великого грешника, в конце концов обратившегося в католическую веру:
"Одно время в Лондоне говорили, что Дориан намерен перейти в католичество. Действительно, обрядность католической религии всегда очень нравилась ему. Таинство ежедневного жертвоприношения за литургией, более страшного своей реальностью, чем все жертвоприношения древнего мира, волновало его своим великолепным презрением к свидетельству всех наших чувств, первобытной простотой, извечным пафосом человеческой трагедии, которую оно стремится символизировать. Дориан любил преклонять колена на холодном мраморе церковных плит и смотреть, как священник в тяжелом парчовом облачении медленно снимает бескровными руками покров с дарохранительницы или возносит сверкающую драгоценными камнями дароносицу, похожую на стеклянный фонарь с бледной облаткой внутри, - и тогда ему хотелось верить, что это в самом деле "panis caelestis", "хлеб ангелов". Любил Дориан и тот момент, когда священник в одеянии страстей господних преломляет гостию над чашей и бьет себя в грудь, сокрушаясь о грехах своих. Его пленяли дымящиеся кадильницы, которые, как большие золотые цветы, качались в руках мальчиков с торжественно-серьезными лицами, одетых в пурпур и кружева".
Даже неверующему древняя римская литургия говорила о Страстях Христовых, преподавала тот самый урок, который, как за семьсот лет до того писал св. Фома Аквинский, должна была преподавать. Современная же литургия, как ее сейчас служат, этого сущностно важного значения уже не несет - и в результате души не привлекаются ко Христу, а кризис веры среди католиков растет и ширится.
Простое решение
Приятно было бы верить, что литургия реформирует сама себя и случится "реформа реформы", но на деле происходит совершенно противоположное. Уже был одобрен и используется новый лекционарий, применяющий к текстам Священного Писания "inclusive language"*. Нигде в западном мире не используется официальный текст Римского Миссала 1970 г.; нигде, за исключением общин, совершающих святую мессу по латинским богослужебным книгам 1962 г., не соблюдаются нормы II Ватиканского Собора о латинском языке и григорианском пении в литургии.
Вера не может быть передана тем чисто интеллектуальным представлением, что обретается в катехизисах и учебниках. Она должна передаваться посредством литургии, обращающейся не только к разуму, но и к чувствам, к нашим сердцам и душам. До тех пор, пока литургия будет оставаться сугубо умственным, субъективным переживанием, лишенным красоты, тайны и объективности, будет сохраняться кризис веры.
Верные попросту не могут больше ждать нового развития или "реформы реформы". Они каждый день катехизирутся литургией, не получая в ней полноты вероучения. Нельзя больше ожидать, что родители станут учить своих детей католической вере дома на здравых материалах и в то же время посещать литургию, где их ждет нечто несогласное с тем, о чем они читали в Катехизисе. Подобная социализация ведет к шизофрении и фрагментации христианской жизни.
От католиков нельзя требовать, чтобы они вели жизнь литургических беженцев, мечущихся туда-сюда в бесконечном поиске католической литургии. Не должен продолжаться и кризис веры, со все большим размахом субъективизирующий нынешнюю литургию. Для тех, кто желает остаться в римском обряде, есть альтернатива, данная нам нашим Святым Отцом Папой Иоанном Павлом II:
Требуется… чтобы и все духовные пастыри и верующие вновь осознали то, что разнообразие даров, традиций духовности и апостольства является для Церкви не только законным, но составляет также ее богатство, имеющее решающее значение в прекрасном единстве в разнообразии; в этом "созвучии", которое под действием Духа Святого возносится к Небу… Кроме того, повсюду надлежит относиться с уважением к чувствам тех, кто чувствует себя связанным с латинской литургической традицией, выражая это через широкое и великодушное применение изданных уже ранее Апостольским Престолом предписаний о пользовании Римским Миссалом согласно типического издания 1962 г." (Motu proprio "Ecclesia Dei", 5a, 6c).
Это - единственное здравое решение в наши дни, ибо мы знаем, что эта форма литургии воспитала и сформировала бесчисленное множество святых и мучеников, тогда как не можем быть уверены в новых экспериментах, зародившихся в академических ульях, лишенных связи и преемственности с традицией и христианской жизнью. Это - литургия, исполненная католического учения и символики, передающая веру более совершенным путем, нежели литургия послесоборная.
Тем, кто думает, будто такое решение противоречит нормам II Ватиканского Собора, было бы хорошо честно ответить на два вопроса: каковы именно противоречия между литургией 1962 г. и учением II Ватиканского Собора? (чтобы дать удовлетворительный ответ, необходимо процитировать конкретные тексты соборных документов и Миссала 1962 г.), и - какая литургия лучше выражает католическую веру, содержащуюся в официальном Катехизисе Католической Церкви?
*"Inclusive language" (буквально "включительный язык") - способ искажения текстов, особенно религиозных, при котором "устаревшие" выражения, предполагающие половую сегрегацию, заменяются "новыми": вместо "сын" говорится "дитя", вместо "отец" - "родитель", и т. п. - Прим. пер.